Кричит мечеть, и молится тюрьма.
ПАТРУЛЬ
А в Газе что ни день цветет мимоза,
И кофе у арабов на усах.
Мой хрупкий век, свалившийся с обоза, -
Такая грусть в твоих глазах…
С меня дождями первородство смыло,
Не различить, где Тора, где Коран.
Сидит Агарь и кормит Исмаила,
И вспоминает Ханаан.
И кажется, кого-то узнавая,
Она взглянула сукой на солдат;
А камень, надо мною пролетая,
Шепнул на ухо:
– Он твой брат!
***
Арабы в кальсонах
Шатаются в Газе.
Тут били Самсона
За блуд и проказы.
И всюду рассказы
О смерти героя.
Уходим из Газы
И нет нам покоя.
***
Нам кажется, что осенью война.
Храни нас, Бог, в любое время года!
Но страха трехэтажная волна
Снесла покой, как мачту с парохода.
Мир был задуман, как великий храм,
Где обувь оставляется у входа.
И дождь струит по голым животам…
Храни нас, Бог, в любое время года!
Я жду войны. Я к ней уже привык.
И только шрамы, как уста урода,
Трещат по швам, освобождая крик:
Храни нас, Бог, в любое время года.
***
Черноглазая Газа
Очарует туриста.
От тюрьмы до базара
Метров триста.
Просит нищий на свалке
Пулю в лоб или хлеба,
Проклинает солдата
И апрельское небо.
***
Вздымая горбатые спины,
Из тьмы обветшалых шатров
Рабами бредут бедуины
На зов городских петухов.
Как будто тысячелетья
За чашечкой кофе
В шатрах
Мудрили они над мечетью
В бездонных синайских песках.
А церковь им не по карману.
Хранит их Господь про запас:
Они по великому плану
Заменят когда-нибудь нас.
И в поисках третьего Храма,
Взлетев на последний виток,
Сказал я:
– В шатры Авраама
Верни нас, единственный Бог.
Пусть целую вечность продлится
Молчанье в дырявом шатре.
И время –
Хищная птица –
Устало кружит по жаре.
ПЕСНЯ СОЖЖЕННОГО ТАНКИСТА
Друзьям из моей батареи, убитым в войну Судного дня
Ни ветра, ни птичьего свиста…
О, Господи, Шма, Исраэль!
Живыми сгорают танкисты
За свой соловьиный апрель.
Я знаю, что танк не Освенцим
И в танке не стыдно сгореть,
Но замерло заячье сердце,
Почуяв геройскую смерть.
Заклинило намертво люки.
Нам больше не видеть небес.
О, Господи! Где ж Твои руки?
Мне жалость нужна позарез.
Я помню, что сзади Кинерет,
А слева – Хермона хребет,
И жаль, что никто не поверит,
Что был я – и вот меня нет…
Но был я, и пепел свидетель,
Возьмите меня на ладонь –
При лунном и солнечном свете
Я буду шептать вам: «Огонь!»
Огонь небывалой свободы
Танкистов сжигал у границ.
А танков сожженные своды
Почетнее царских границ!
Война
Блестел, как зеркальный осколок,
Кинерет за нашей спиной.
Какой фарисей и астролог
Назвал этот ужас войной?
И пепел сожженной пехоты
Хоронит осенний туман…
Голанские злые высоты –
Лишь камни, война да бурьян.
Так шел Голиаф на Давида.
До метра расписан наш путь.
Лишь Бабьего Яра обида
Не смеет в глаза заглянуть.
Мир вашему праху солдаты.
Не в храмах, а в танках горим.
И больше не требуем платы –
Стоял бы Иерусалим.
Вот птица летит из Дамаска,
Испуганно глядя на нас.
Стальная не выдержит каска
Ее целомудренных глаз.
И пепел сожженной пехоты
Хоронит осенний туман…
Голанские злые высоты –
Лишь камни, война да бурьян.
ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ В ГАЗЕ
Хочу домой, где одноглазой рысью
Звезда скрывается за каменной горой
И где луна, прижавшись к кипарису,
Прикинулась соломенной вдовой.
Покрыты пылью трупною ботинки,
Самсоновы лисицы Газу жгут,
И верные пророку бедуинки
Навстречу в платьях траурных идут.
КЛАДБИЩЕ НА МАСЛИЧНОЙ ГОРЕ
Ангелы на крышах
Бьют, как снайпера.
На горе Масличной
Встретиться пора.
На границе с небом
Съежимся рядком,
И гора накроет
Каменным платком.
Затянуть бы туже
Смерти пояса:
На горе Масличной
Верят в чудеса.
ВИДЕНИЕ В ЗАБРОШЕННОМ ПОРТУ ЯФФО
Я встретил тень.
Из глаз
Уже выкатывалось горе,
И до утра шумело море,
Что это наш последний час.
Качалась тень на гнущейся стене,