Только в ожидании погрома
Заметен небольшой переполох.
Но слухам я не верю ни на йоту,
Глаза у страха больно велики.
И вот я вышел к городским воротам
снова голос мне сказал: Беги!
А я стою. Мне незачем спасаться.
Пусть ангелы смеются за углом
Какая женщина пойдет со мной скитаться
Когда сгорят Гоморра и Содом?
Ноябрь 1975 г.
***
Мне кажется, что я совсем не сын,
А просто найден где-то на раскопках.
Как старая монета, как кувшин,
Как имена в библейских заголовках.
Мне кажется, что я еще в бою,
Что я друзей в последний раз целую,
И на Голанах смерть ищу свою —
Простоволосую и злую.
1975 г.
СИНАЙ И БОГ
«О павших снимая с себя
И печаль, и заботу.
Их с бранного поля
Дати не выносят в субботу…
Солдаты лежат
Под пылающим солнцем Синая.»
Г. Варшавский.
«Но до сего дня не дал вам
Господь сердца, чтобы разуметь,
очей, чтобы видеть, и ушей,
чтобы слышать.»
Второзаконие, гл.29, ст.4.
Возьми меня в поводыри,
Поэзия слепая.
Мои глаза – как волдыри
От пламени Синая.
Не нам о павших говорить
Глухой скороговоркой,
Живых и мертвых хоронить
У музы на задворках.
Синай – потоп, Синай – исход,
Синай – землетрясенье.
У Бога свой к нему подход
В дни битв и в дни спасенья.
Я с павшими который год,
Я с ними лег в могилу.
А где-то Моисей плывет
В корзиночке по Нилу.
Октябрь 1975 г.
ГАМЛЕТ
Я "Гамлета" читаю в танке.
Я Гамлета не перерос.
Мне не достичь рекордной планки
Его ответ:
Вот в чем вопрос!
Снаряды танк мои пробивая,
Торопят:
Быть, или не быть?
Но, к небу руки простирая,
Я смерть прошу остановить.
Синай, май 1975 г.
***
Светлой памяти Меира Бари, моего первого друга-израильтянина,
Павшегов первый день войны Судного дня.
Живыми с войны возвращаются трусы
И горстка живых храбрецов.
А там пусть истории лживые музы
Нас бросят на чаши весов.
Но где-то, когда-то и кто-то нас спросит:
– А как ты остался в живых?
Не знаю, зачем нас земля только носит
В ладонях надежных своих…
ЕВРЕЙКА ИЗ ВАРШАВЫ
Дорогой Э. Мазур
Не панна уже и не пани —
Ромашки повытоптал век.
С утра телефон хулиганит:
Мадонна, взойди на ковчег!
И в зеркало смотрит мадонна,
И в зеркале видит она
Колодец испуга и стона
До сердца, до самого дна.
Отплыл ваш ковчег, варшавянка,
Простите уж нас, горемык.
Ну разве заметишь из танка
Сиротское пламя гвоздик?
Простите нас, добрая пани,
За грубую силу в губах.
Из боли нас век отчеканил
На русских и польских снегах.
И вся из чистейшего воска
Живет между каменных стен
Испуга и стона березка
Двенадцати наших колен.
Март 1975 г.
ЖАННЕ
Как лань среди машин и шума,
Ты в заблужденье введена.
А под дождем гуляет Шуман,
Напившись нашего вина.
Не стоит нам терять друг друга
В колючих зарослях сонат.
Вот помолиться вышла фуга
О тех, кто не придет назад.
Герою гимн сыграй погромче,
Пусть и его помянет век:
Среди людей он выл по-волчьи
И пел волкам, как человек.
И реквием сыграй, родная!
Мы свечи белые зажжем,
Чтоб души мертвых, пролетая,
Не заблудились под дождем.
Пусть музыка откроет двери,
Едва вернувшись с похорон,
Глядит, как Моцарту Сальери
Готовит плаху, а не трон.
И пусть застонет, возмутится
"Сонаты лунной" серебро,
И мир опять засеребрится,
И гений сядет за перо.
Февраль 1976 г.
ВОРОТА ГАЗЫ
Памяти Отца
УТРЕННЯЯ МОЛИТВА
Замычали минареты,
До рассвета два часа.
Петушиной оперетты
Разлетелись голоса.
Не осталось в небе места:
Все в молитвенном огне.
Даже пальма, как невеста,
Исповедуется мне.
И сова, ночная птица,
Облетая минарет,
На публичный дом садится
И кричит, что Бога нет.
***
Здесь птицы не поют, здесь птицы плачут.
То шепчут, то кричат наперебой.
А по ночам бездомные собаки
Ласкаются точь-в-точь как мы с тобой.
Быть может, Газа – просто в ад предбанник,
Где славный кофе пьется задарма.
Сидишь в пыли, сосешь восточный пряник,