Если это так, то понятно, почему предлагаемая субъекту профессионально разработанная идеология должна отвечать на его актуальные запросы и содержать ответы «из самой жизни». Только такая идеология позволяет субъекту не думать – он получает «все готовое» и ему остается только воплощать эти советы. Конечно, только авторы таких идеологических концепций осознают всю иллюзорность предлагаемых ответов и понимают, зачем они нужны.

Коварство идеологии субъекта как раз в том, что составляющие ее идеи-ценности способны отстраняться от него, продолжая оставаться «критерием истины». Они предоставляют субъекту иллюзорную возможность обращаться к ним, как к аргументам-доказательствам, оправдывающим правильность принятого решения, которое после этого становится «истиной». Субъект искренне верит в эту «истину», жертвой которой в конечном итоге становится он сам и его идеология, которая всякий раз от такого превращения становится все более абстрактной, растяжимой, аморфной, способной оправдать все. Правда, может наступить ситуация, когда такое обращение к собственной идеологии обернется для субъекта ее крахом и … утратой смысла существования. Впрочем, это бывает довольно редко.

Итак, идеология субъекта достигает максимума своего развития тогда, когда становится критерием истинности всего того, что субъект совершил, совершает и планирует совершить. В результате идеи-ценности такой идеологии и образуют то, что субъект обычно называет совестью.

ТОЛЬКО

идеология способна отстраняться от субъекта, оставляя за собой возможность управлять им. Но при этом она сама может стать жертвой желаний субъекта, который готов ради их осуществления интерпретировать свои идеи-ценности. И тогда вновь встает вопрос

Идеология управляет субъектом даже тогда,

когда он знает об этом.

П.Сэлфинг

Что я Гекубе, что мне Гекуба?

В.Шекспир

Субъект не знает, зачем ему идеология. Впрочем, он ее для себя и не создает, вовсе не стремясь к тому, чтобы им что-то управляло. Но помимо его воли возникает парадоксальная ситуация – спрашивая себя, зачем он живет?, как надо жить? и т.п., он получает ответы, которые формируют его идеологию и начинают им управлять, а избавиться от этого управления уже никак нельзя. Но и тут субъект ошибается, считая, что его идеология уже отстранилась от него и управляет им. На самом деле управление как бы появляется после того, как субъект обращается к своей идеологии за ответами на свои вопросы – зачем?, почему?, что делать? и т.п. Он сам отвечает на свои вопросы и потому сам и управляет собой.

И ответы на вопросы как раз и составляют идеологию субъекта, превращаясь в идеи-ценности. Правда, действительными ценностями они могут стать только в результате практики, которая и докажет субъекту их значимость. До этого субъект лишь заимствует идеи-ценности у социума (родителей, ближнего и дальнего окружения и т.п.), что делает его существование всего лишь иллюзорно осознанным, когда он знает свои идеи, может назвать их и даже декларировать как собственные. В реальности его действия лишь очень приблизительно соотносится с теми или иными идеями, которые предстают перед ним в качестве некоторых слов и, в лучшем случае, с неким довольно абстрактным содержанием.

В лексике субъекта появляются эти выгодно, справедливо, благородно, разумно и т.п., но действует он по большей части спонтанно, под влиянием ситуации и соблазна. Впрочем, в каких-то, обычно критических, ситуациях, субъект как бы «вспоминает» о своих идеях-ценностях и оказывается способным на так называемый героический поступок. Но и тогда этот поступок не вполне им осознан, а скорее эмоционален, что связано с его самовыражением и самоутверждением. В этот период он еще не знает, что у него есть идеология, каково ее содержание и, вообще, зачем она ему.