Подойдя к «дому божьему», я остановился, чтобы передохнуть. Окинув взглядом церковь, я заметил, что она пострадала больше, чем все остальные строения. Крыша обрушилась, стены покосились, отливающие золотом купола больше не блестели, валяясь в пыли подле какого-то разбитого дома. Храм перестал быть храмом. Земля разверзлась, и из глубин тьмы выступила рука Сатаны, которая разрушила его, вырвала сердце, и опустошила душу. Я больше не чувствовал здесь присутствия бога. Был только ад.

Взглянув на одинокий крест, возвышающийся на оставшемся участке крыши, я заметил какого-то человека. Боже, это же был наш священник, преподобный Руфус! Что он там делал? Приглядевшись, я понял, что он тоже был мертв. Кто-то прибил его гвоздями к кресту, и распял. Да, разрушенная церковь по сравнению с этим, – детская шалость. Зато у Руфуса теперь появилась возможность стать святым, ведь он погиб так же, как когда-то Иисус.

Отбросив в сторону глупые мысли, я снова ринулся в путь. Безжизненные дома извергали темноту и холод, а пустые окна напоминали мне пустые глазницы Джека. Город потихоньку погибал. И от этого было больно, пусть я и прикрывался тем, что мне было плевать. Я потерял друга, родных и, наконец, родину. Очень скоро я мог потерять себя. И я был очень близок к этому.

Миновав церковь, я оказался, наверное, у единственного уцелевшего дома во всем городе. В окнах горела такая же темнота, что и везде, но что-то мне подсказывало, что там кто-то есть. Этот дом задыхался и на ладан дышал, однако в нем еще теплилась жизнь. Холод отступил, и я почувствовал едва ощутимое тепло. Да, Сиди остался. Он не бросил свой город!

Чуть не крича от радости, я подбежал к парадной двери, и громко забарабанил в дверь. Мое сердце громко стучало, грозясь вот-вот выскочить из груди, по лицу струился обжигающий пот, но я не обращал на это ровно никакого внимания. Барабаня в дверь, я кричал, чуть не захлебываясь слюной:

– Сиди, открой! Сиди, это Чарли! Впусти меня!

За дверью послышалась какая-то возня, но никто не отпер дверь. Отчаявшись, я стукнул еще раз, и закричал:

– Сиди!

Я прижался щекой к холодной двери, и отдышался. Послышался скрип половиц, и напуганный женский голос прошептал:

– Кто там?

– Амелия! – воскликнул я. – Это Чарли.

Как только я произнес свое имя, дверь распахнулась, и на пороге появилась жена шерифа. После нашей последней встречи она заметно похудела. Под ее глазами виднелись темные круги, а сами глаза были такими красными, будто она уже неделю не смыкала их. Я подумал, что так оно и есть.

– Чарли? – Амелия ошарашено осмотрела меня с головы до ног. Представляю, как я тогда выглядел: рваные грязные штаны, ботинки, которые явно просили каши, нагой, испещренный царапинами и ранами торс, покрытое грязью лицо. На джентльмена с какого-нибудь светского вечера я сейчас мало походил.

– Чарли, ты жив? – вопрошала Амелия, затягивая меня в дом. – Бартер сказал, что вы все погибли.

– Он жив? – спросил я.

– Да, – сказала Амелия, усаживая меня на софу, и наливая мне горячего чаю. – Держи. Тебе нужно согреться. Или, может, что-нибудь покрепче?

– Нет, спасибо, я ничего не хочу, – отмахнулся я, и откинул голову на спинку софы. Амелия схватила со столика чашку, и крепко сжала ее. Было видно, что с ней происходит что-то неладное.

– А где остальные? – нервно осведомилась она.

– Все мертвы, – устало сказал я. – Мне единственному удалось выжить. Хотя, признаться, сам не понимаю, как.

– То есть? – не поняла Амелия.

– Я тоже должен был погибнуть. Зверь напал и на меня. Но я как-то выжил. Хотя мое состояние ухудшилось. Может, мне недолго осталось.