Иногда последствия молча сносимых оскорблений проявляются со значительной задержкой. Марион пришла ко мне на консультацию и пожаловалась, что не испытывает влечения к мужу и не получает удовольствия от секса. Мы стали разбираться, что такого могло произойти в ее прошлом, что негативно сказалось на ее сексуальности. Она призналась, что часто вспоминает один эпизод. Ей было четырнадцать лет, и она впервые «посмела» пойти в кино с мальчиком. Мать назвала ее потаскухой. Как могла мать так оскорбить родную дочь? Увы, многие матери и отцы с легкостью награждают своих дочерей этим отвратительным эпитетом. В случае Марион травма оказалась очень серьезной. Шокированная агрессивной грубостью, она поверила матери и сделала вывод: «Если я буду встречаться с мальчиками, значит, и правда стану потаскухой». Она подавила в себе сексуальность в подсознательном стремлении сохранить таким образом любовь и уважение матери. Послушная дочь, она до сих пор запрещает себе испытывать удовольствие от секса, тем самым ставя под угрозу свои супружеские отношения. На самом деле оскорбление адресовалось совсем не ей, но откуда ей было это знать? Дети привыкли верить родителям. А мать ни разу перед ней не извинилась.

Откуда в нашей памяти всплывают подобные оскорбления? Зачастую мы действительно слышали их в детстве, но постарались затушевать их агрессивный аспект и загнали их поглубже, чтобы избежать страдания. Это своего рода защитная реакция. Оскорбление – это проекция нашей внутренней боли на другого человека с целью заглушить ее. За каждым оскорблением, которое мы наносим другим, стоит наше прошлое, наша собственная рана, которая по-прежнему саднит.

Оскорбления совсем не так безобидны, как может показаться. Они направлены на наших детей, но на самом деле обращены не к ним, а к нам самим и к нашим застарелым травмам. Натали родила Марион в двадцать лет, без мужа. Ей пришлось испытать презрение знакомых, одиночество, разрыв с родителями. Она пережила глубочайшее отчаяние. Когда она узнала, что ее дочь встречается с мальчиком, все эти чувства всколыхнулись в ней с новой силой. Но она не желала их повторения и перешла в наступление: «Ты потаскуха!» Она бросила в лицо дочери эти ужасные слова, лишь бы не заглядывать себе в душу, на дне которой затаилась горькая обида.

Оскорбления, унижение, брань и ругань – это не воспитательные методы, а насилие, особенно когда они исходят от родителей. Жесткостью оценок мы пытаемся подчинить себе детей, чтоб только не заглядывать в себя. Не зря у детей есть присказка «Кто так обзывается, сам так называется!».

Я пыталась объяснить все это одному папе, который пришел жаловаться на своего сына. Он страшно возмутился: «Но он на самом деле полный балбес! Я вам правду говорю! Вот, посмотрите его дневник! Гений, не иначе!»

Я терпеливо растолковывала ему, что следует различать констатацию факта и его интерпретацию. Когда он саркастически называет своего сына гением, это не объективная констатация, а оценка. Если бы он сказал: «Его успеваемость ниже средней», это было бы замечание, отражающее объективную реальность. Но когда он говорит про сына «балбес», это обобщающая интерпретация, это суждение, причем относящееся не к отметкам в дневнике, а к самому ученику. Но любая интерпретация всегда субъективна, поскольку зависит от нашего опыта, наших убеждений и взглядов, а не от реальности. Довольно часто мы затрудняемся провести грань между тем и другим, потому что наша интерпретация кажется нам единственно возможной. Тем более что ребенок, во‑первых, привык нас слушаться, а во‑вторых, нуждается в непротиворечивой картине мира, следовательно, готов принимать наши слова за чистую монету. Этот эффект был предметом научного исследования и получил название «самосбывающийся прогноз».