Вот мать ругает дочку: «Как тебе не стыдно плакать, на тебя же люди смотрят!» На самом деле стыдно именно ей, ведь она убеждена, что окружающие ее осуждают: еще бы, ее ребенок плачет! Разумеется, это далеко не так, но мать помнит, что ее собственные родители постоянно внушали ей, что она не должна давать повода посторонним плохо о ней подумать, и теперь воспроизводит ту же модель поведения со своей дочерью.

Отцу трудно вынести снисходительный или осуждающий взгляд школьного учителя. А каково матери, встречаясь с подругами, выслушивать восторженные рассказы о потрясающих успехах их детей? Да, посторонние люди иногда могут ранить нас очень больно.

Если ребенок плохо учится, плохо себя ведет и дерется, он волей-неволей наносит удар по самолюбию родителей. Если родители эмоционально устойчивы, они не только перенесут этот удар, но и обратят особое внимание на ребенка: какие неудовлетворенные потребности кроются за его «девиантным» поведением? Если же родители эмоционально уязвимы, они могут либо избрать тактику отрицания проблемы, либо наказать и унизить ребенка в отместку за причиненные огорчения, либо обернуть свое недовольство против себя и предаться чувству вины. Но все эти механизмы защиты приводят к одному и тому же результату: дистанция между ребенком и родителями увеличивается.

Страх прослыть плохой матерью или плохим отцом порождает стремление идти на жертвы, которое лишь усиливает недовольство – сознательное или неосознанное – своим ребенком. Если родитель стремится к идеалу, он будет часто испытывать разочарование и, возможно, начнет перекладывать на ребенка вину за то, что не достиг своих целей. Каждая мать – одновременно и плохая, и хорошая. На самом деле она стала бы еще лучше, если бы избавилась от навязчивого желания стать прекрасной матерью.

Когда мать озабочена тем, чтобы окружающие не усомнились в ее материнских достоинствах, она перестает слышать собственный внутренний голос, который говорит ей, в чем состоят подлинные потребности – как ее, так и ее ребенка. Она делает то, что «надо делать», и ведет себя в соответствии с заданными схемами, в непогрешимость которых свято верит.

Мартина жалуется, что не может успокоить свою полуторагодовалую дочь, когда та плачет, а плачет девочка часто. Я понаблюдала за ними. Вот Виктуар заплакала. Мартина тут же берет ее на руки и ласково утешает. Ребенок затихает, но через несколько секунд снова заливается плачем, повторяя: «Мама, мама…» Мартина в отчаянии: что еще она может предпринять, ведь она и так не спускает дочку с рук! На самом деле внешнему наблюдателю ясно, что проблема как раз в этом. Мартине хочется быть хорошей матерью, а, по ее представлениям, хорошая мать должна брать плачущего ребенка на руки. Но Виктуар давно не младенец, ей полтора года! Она вовсе не нуждается, чтобы ее постоянно носили на руках! Все, что ей требуется, – это чтобы мама сказала ей ласковое слово, погладила ее по головке и поцеловала.

Я объяснила это Мартине и дала ей следующий совет: взять плачущую дочку на руки, но, как только ее плач начнет стихать, не прижимать к себе, а развернуть ее лицом от себя. Мартина поразилась: Виктуар тут же стала проситься отпустить ее к своим игрушкам. Мамины руки были ей нужны на самое короткое время, чтобы убедиться, что все в порядке. Но мама продолжала держать ее на руках – а мамы, как известно, всегда лучше знают, что правильно, а что нет, – и Виктуар не делала попыток сойти с рук, но ей хотелось вернуться к игрушкам, она чувствовала дискомфорт и снова начинала плакать. Девочка словно попадала в ловушку собственной преданности матери, которая, в свою очередь, попала в ловушку стереотипа: «Хорошая мать всегда берет плачущего ребенка на руки».