– Все твои интересы – это ногти да тупые видео в СС, – перебил я. – На протяжении всего времени, что мы женаты, ты даже не пыталась поддержать меня на пути к моей мечте – наоборот, только мешала. Стоило мне сесть за книгу, ты сразу требовала внимания. То тебе приспичит сон рассказать в мельчайших подробностях, то показать трейлер фильма, который планируешь посмотреть, или пересказать все то, что уже видела, то включаешь на полную громкость идиотские танцы своего Филиппочка под тошнотворную музыку, то устраиваешь посиделки с тупыми подружками, то…

Я понял, что сказал много лишнего, но пути назад уже не было: это конец. Не имело смысла даже просить прощения. Я ушел на кухню, а Вера села на стул перед праздничным столом и заплакала.

Я приоткрыл окно и достал маленькую, тонкую, будто зубочистка, сигарету из бело-голубой пачки. Одна затяжка, и половина истлела – как Вера их курит? Я закашлялся, язык слегка онемел, а голова закружилась. Вкус показался таким далеким и тошнотворным, будто в тридцатиградусную жару откусил кусочек кизяка – и да, я знаю, о чем говорю: в детстве на спор и не такое делали. Я сплюнул в раковину и прополоскал рот водой, после чего вернулся в комнату.

С засохшими на щеках потеками туши Вера сидела за столом и ела салат с креветками. Она дожевала, запила вином прямо из бутылки и с холодной злостью проговорила:

– Я тебя не поддерживала и не помогала, потому что ты бездарь. Твои книги – дерьмо, и никто читать их не будет. Даже если каким-то чудом ты пробьешься в издательство и твою беллетристику напечатают, то эта макулатура нужна будет только в сельском туалете жопу подтирать или печь в бане разжигать.

С трудом понимая, что делаю, каким-то полупрыжком я подскочил к столу, запустил руку в стеклянную чашу и, зачерпнув горсть салата, размазал его по лицу Веру с таким усилием, что она чуть не упала со стула.

– Убирайся из моего дома, тварь, и вали обратно в свою деревню! – заорал я с такой злостью, какой не испытывал даже во время самых отчаянных драк, после чего накинул ветровку и вышел на улицу.

Я шел вдоль Фонтанки и проклинал этот день. Еще пару часов назад все было замечательно. Мои фантазии рисовали волшебную картину: Вера искренне радуется подарку, восторженно целует и обнимает меня, мы наслаждаемся ужином, запивая вином, а потом французским коньяком… От последнего я бы точно не отказался, но прекрасно понимал, что в присутствии Веры пить мне не стоит: могу потерять самообладание и проломить жене (вероятно, уже бывшей) голову бутылкой или вазой из-под цветов.

Эти мысли давно засели в моей голове. В молодости я покалечил немало людей, но до могилы дело не дошло ни разу. А порой было интересно, каково это…

Когда читаешь «Преступление и наказание», невольно ощущаешь все муки совести и страх перед правосудием, разъедающие душу Раскольникова. Полагаю, в этом и заключался замысел Достоевского – погрузить читателя в шкуру убийцы и запугать до такой степени, чтобы даже мысли не возникало поднять руку на человека. Это, конечно, если опустить всю философию произведения и не брать в расчет постоянную финансовую нужду, возможно, и спровоцировавшую размышления автора на подобную тему.

В любом случае на мне этот прием не сработал. Скорее наоборот: я стал все чаще задумываться, как бы повторить «подвиг» Раскольникова. Но не ради денег, а чтобы еще больше увериться в своей силе, могуществе, исключительности и превосходстве над другими людьми.

Спустя минут сорок торопливой ходьбы, подгоняемый злостью и обидой, я остановился у гранитного парапета и навис над бронзовой фигуркой Чижика-Пыжика. Я загадал желание и достал монетку в один бат, привезенную в качестве сувенира из давнего путешествия в Таиланд, но, помедлив, убрал ее обратно в потайной кармашек кошелька. Я знал, что у меня все получится и без глупых поверий.