Помнится, как-то в Задонске оборвало линию электропередач на районе, а мороз был градусов двадцать! Тепловая подстанция одна ли была, то ли резервная линия не работала, одним словом – тепла тоже нет! Микрорайон Первомайский – за рекой, все коммуникации автономные. Так трое суток жили, как в блокадном Ленинграде. Народ свечи зажигал, кутался в одеяла. Освещения на улицах тоже не было, жутко и страшно! У кого машины во дворах, так позалезали в них, включили и грелись, пока бензин не закончился.

У Витьки из соседнего дома был гараж теплый, с печкой, так к нему человек по десять набивалось, пришлось машину выкатить, а самим сидеть греться. Вот тогда мужики набухались – делать-то нечего! На работу не пойдешь, половина здесь же, на районе, на промкомбинате работает…

Жены у всех дома орут: «Сделай что-нибудь!» А что, блин, сделаешь-то? Хорошо еще, что половина домов – старые, двухэтажные, в них газ есть. Делали так: заходят все на кухню, дверь закрывают, духовку включают и сидят, смотрят на «голубой огонек», а спины одеялами накрывают. Чтобы батареи не полопались, многие паяльные лампы повытаскивали, по очереди трубы прогревали. А без толку, все равно всю землю не прогреешь…

Кто мог тогда, свалил в деревню к родственникам – там печка, там всегда тепло! И было это не в каком-то лохматом году. Тогда шел 1992-й или 93-й, кажется. У Степаныча до сих пор мурашки по коже. Вот тебе и блага цивилизации! В случае чего, выживет тот, у кого свой дом, печка, подвал с картошкой и ружье. Потому как, если лихое время – и люди лихими станут, злыми и беспощадными!

Степаныч скинул пуховик, который от старости пошел уже горизонтальными буграми топорщиться. Куда пух-перо упало, там толсто, а верх – пустой и не греет!

– Давай плитку гляну, – по-хозяйски уже распорядился Степаныч, достав свое сокровище. Ободранный уже, но «живой», швейцарский нож с ровненькой пластиковой окантовочкой и остатками белого креста был его гордостью. В нем было практически все, что нужно для жизни – и шило, и ножнички (уже без пружинки) и набор отверточек.

– Иди сюда, моя хорошая, мы тебя полечим! – любовно пропел он, склоняясь над ржавым подобием нагревательного прибора.

– Ишь ты, с плиткой разговаривает, – причмокнул дед. – Эк тебя потрепало-то!

– А я со всеми приборами разговариваю, – весело ответил Степаныч. – У каждого ведь душа есть. У меня в лаборатории их было видимо-невидимо! И каждый со своим характером. Меня даже медалью наградили! – вскинулся он. Но потом, погрустнев, добавил: – Сгорела медалька…

Из всего сгоревшего медаль почему-то было жалче всего. Уже давно, еще в эпоху перестройки, его лаборатория получила заказ на какую-то электронную штуковину для нужд оборонки. И работники, сами не понимая, случайно умудрились наделить этот прибор какими-то особыми свойствами. Тут же в городок приехала комиссия из столицы. А поскольку большинство проводков и схем подсоединял «уважаемый Загородний В. С.», ему и пришлось объяснять все эти особенности «уважаемым товарищам» в белых халатах и военных папахах, заполнивших его тесный кабинетик. Степаныч и сам не до конца понимал все процессы и что они там с коллегами сваяли, но слова «прорыв» и «новый уровень» слышались постоянно.

Через месяц его вызвали в Москву, в головной институт, где наградили почетной грамотой и медалью. Это было целое событие! Его провожали всем отделом, каждый норовил дать какое-то задание, просил что-то привезти из Златоглавой. Помнится, вернулся он нагруженный колбасой и туалетной бумагой. Тетке привез два батона «Отдельной» колбасы по 2.20 руб/кг. Отоварился в закрытой столовке там же, при институте.