А вдруг он женат? От этой мысли все радужные грезы померкли — грех мечтать о женатом мужчине. Но как не мечтать о таком? Никогда, никогда такого не было. Эн влюблялась чуть ли не каждый день, едва завидев смазливое лицо. Каждый день новая любовь и новые мечты. Амели лишь смеялась. А теперь сама себя не узнавала — впервые в жизни. Хотелось прыгать, смеяться, кружиться, но одновременно реветь. А он ведь даже слова не сказал. Да и, наверняка, даже не вспоминает о ней.

Глупые мысли вытеснили даже страх перед отцом. На залитой странице были все расчеты за последний месяц. Отец каждый раз что-то скрупулезно высчитывал, чтобы семья имела самое необходимое, собирал по крину, по мелкому медному луру. Подгонял так, чтобы и жене и дочерям выделить, пусть небольшую, но собственную сумму. Если и выпорет — поделом. Где заслужила — там заслужила.

Когда город стали накрывать теплые синие сумерки, оставаться на улице было попросту не безопасно. Добропорядочные горожане спешили разойтись по домам и закрыть ставни, оставляя Шалон бродягам из Веселого квартала. Тени удлинялись и чернели настолько быстро, что когда Амели добралась до Седьмой площади, над головой раскинулся усыпанный звездами синий полог ночи. Она помедлила у двери: лишь бы оказалось не заперто. Тогда, может, удастся проскочить в комнату незамеченной и соврать, что вернулась значительно раньше.

Амели толкнула тяжелую окованную дверь, та бесшумно поддалась на хорошо смазанных петлях, и проскользнула в прихожую. На крючке висел тусклый запаленный фонарь — увы, ее ждали. Но надежда проскочить незамеченной все еще оставалась. Амели заглянула в коридор, ведущий в кухню — темно, даже кухарка не скребется со своими котлами. Она подобрала суконную юбку, аккуратно ступая по предательской деревянной лестнице — та скрипела от самого легкого касания. Поднялась на второй этаж и замерла — в гостиной ярко горели свечи. Отец никогда не позволяет жечь свечи так расточительно. Что ж… здесь не проскочить. Попадет за все: и за расходную книгу, и за позднее возвращение, и еще за какие попутные грешки.

Амели вздохнула, собираясь с духом: за свои поступки надо отвечать. Она шагнула в гостиную и виновато опустила голову. Мать с отцом сидели рядом на обтянутой истертым гобеленом кушетке. Прямые, с бледными вытянутыми лицами. Все это было ненормально — они всегда демонстративно рассаживались по разным углам: мать неизменно считала, что отец ее не ценит, а отец исправно повторял, что мать его изводит. Идеальные семейные отношения. Теперь они будто перестали быть сами собой. Может, кто-то умер? Не приведи Создатель…

Амели опустила голову, не решаясь говорить первой, посмотрела в угол у камина. Отвела взгляд и тут же вновь вскинула голову: в кресле, под портретом деда Гаспара в тяжелой золоченой раме, сидел тот самый безобразный горбун. Пламя свечей плясало бликами на его длинном, как у цапли, увесистом носу. Амели попятилась, но взяла себя в руки: здесь и отец, и матушка — худого не будет.

Горбун разглядывал ее с явным удовольствием. Подался вперед, улыбнулся, отчего лицо перекосило в уродливую маску, будто исполосованную черной тушью:

— А вот и наша девица.

3. Глава 3

Амели вновь посмотрела на родителей — те по-прежнему сидели недвижимо, с вытянутыми лицами. Хотелось кинуться, взять матушку за руку, но это казалось неуместным. Что происходит?

Горбун посмотрел на отца:

— Ну, что же вы, господин Брикар, осчастливьте вашу драгоценную дочь.

Голос вполне соответствовал уродливый внешности. Низкий, сиплый, будто горбун хватил в жару ледяной воды и простыл. Этот голос вгонял в онемение, скреб по ребрам, как наждак по камню. Вжих-вжих.