– Перестаньте, – тихо, но веско произнес Томаш, – хотите драться, идите на улицу.
Я продолжал хохотать, Лев же приумолк и пошел было на свое место. Но тут обернулся и сказал:
– Однако мне хватает мозгов, чтобы не гоняться за мертвыми.
Ублюдок!
Иногда бывают вспышки. Вот ты лежишь, запрокинув голову, а вот уже твой кулак болит от удара по носу. Белые костяшки пачкаются красным. Шум в ушах. Прежде чем я начинаю понимать, что произошло, слышу крики. Том и Степан оттаскивают меня и валят на мешки.
– Мудак! – кричит Лев, хлюпая сквозь ладонь кровью.
– Не лезь не в свое дело, кретин, – ору я, сквозь плечи Томаша и Степана.
– А в чем дело? – спрашивает Степан.
– Иди лучше лед из морозильника принеси, – говорит Томаш, – остынь Марат. Что за сцены?
– Я тебе это припомню, – шипит Лев.
– Не успеешь, Левчик, я ухожу.
Я развернулся и пошел прочь, Степан, вернувшийся со льдом, неуклюже посторонился. Больше всего мне хотелось врезать ему, прикончить кого-нибудь. Прикончить этого ублюдка Льва. Ублюдок! Ублюдок! Ублюдок! Я не позволю никому смеяться мне в лицо.
Но опять это липкое чувство растекается по легким. Сжимая их, щипая глаза. Рой мыслей больно кружиться в голове.
Нельзя иметь слабости. Не успеешь и оглянуться, как окружающие макнут тебя в них.
Лёка
Я дома. Так нельзя сказать про мои ощущения, это скорее констатация факта. Я сижу, сгорбившись за столом и запустив волосы в кудри. От волнения у меня всегда жутко болит живот. Это невыносимо, может скрутить в любой момент от какого-нибудь нелепого страха. Сейчас перед глазами стоят эта сегодняшняя сцена с Ирой и ноги, бьющие меня. Как помочь Ире? Почему он обернулся? Как не думать об этом? А если думать, то что с эти делать? Родители всегда говорят быть взрослым, но никто никогда не рассказывает, как решать проблемы. Когда они приходят, ты остаешься один на один с ними и со своей совестью.
Одиноко в темноте светит настольная лампа, окутывая меня в рыжеватую капсулу.
Нужно делать уроки. У меня и так последнее время были проблемы в школе, если узнает отец, они переползут и домой.
Так. Математика. Я смотрю на нее, она смотрит на меня. И снова меня переламывает боль в животе. «Психосоматика», – думаю я. И эта мысль горохом рассыпается в моей пустой голове.
Зажмуриваю глаза. Совсем скоро меня уносит далеко-далеко от чертовой комнаты.
Он сидит рядом со мной на скамейке. Я чувствую тепло его тела, запах шампуня и табака. Мне страшно поворачивать голову, вдруг его образ пропадет, но он не пропадает. Я вижу его очаровательную улыбку, прищуренные глаза.
– Марат…
– Т-ш-ш
Он чуть наклоняется и нежно целует меня теплыми и упругими губами. Сердце бешено колотится в груди и все внутри наполняется легкими пузырьками счастья. Можно ли умереть от блаженства?
– Алексей!
Все тело прошибает дрожью. Я вскакиваю со стула. Отец. И голос у него явно не дружелюбный.
– Алексей!
Он заходит в комнату. Развязанный галстук висит на шее и волосы взъерошены – плохой знак.
– Спишь? Спишь, мерзавец!?
– Па…
– Заткнись! Какого хрена мне звонят из школы и жалуются на твои оценки?
– Я исправлю, пап, обещаю.
– Обещает, он мне обещает.
Папа на секунду замолкает, набирая в легкие воздух.
– Да ты хоть знаешь, чего мне стоило устроить тебя в эту школу!? Какие связи мне пришлось подключить!? Это единственная элитная гимназия в нашем городе, твою мать! Ты хоть понимаешь, как ты подрываешь мой авторитет, или ты хочешь, чтобы мне в тыкали, как я тебя туда устроил! У меня нет денег проплачивать твои оценки!
– Па…
– Молчать! Чтобы завтра же все исправил. Завтра же! Чтобы никто не смел звонить и говорить, что ты позоришь школу.