– Я здесь! Ау! Весь ваш, приятель. Ну же!

Попробуем ещё? Шаг…

Казалось, чужеземец, стреляющий рифмой и фехтующий преотменно, дирижировал толстячком, точно кукловод, дёргающий марионетку за ниточки, а тот, вопреки здравому смыслу раз за разом швырял себя по трактиру, ломая всё, что попадалось на пути, и ничего не мог с этим поделать. Очередной укол заставил лицо горе-вояки побагроветь буквально, ибо шпага просто застряла под мышкой иностранца, и вырвать её совершенно не представлялось возможным, какие бы телодвижения он не производил.

Видя, что дело неумолимо движется к развязке, Будраш кивнул перепуганному трактирщику, и тот скрылся за дверьми подсобки.

Халвус же стал вдруг неимоверно серьёзен. Прежнюю иронию и весёлость, будто корова языком слизала. Глаза сделались холодными и колючими, превратившись в два чёрных буравчика, а губы чеканно произнесли:

– Не в укор,

Застряла шпага… Да, дела всё хуже…

Острие клинка ткнулось в грудь каталы там, где билось совершенно испуганное сердце, и Никитичу ничего не оставалось, как следить за губами, произносящими предсмертный приговор. Даже публика онемела в предчувствии безусловно эффектной, но очевидно трагической развязки.

– …вероятно, перед смертью должны произноситься другие слова, а не моё кощунственное стихосложение или тарабарщина, как вы изволили выразиться. Но ничего не поделаешь – вы были напористы, а, значит, я вынужден завершить… – Халвус окинул беглым взором окружающих и начал отсчёт:

– «Но я пообещал. И – вышел срок…»

Дальше, вероятно, случилось бы неизбежное, но тут двери таверны распахнулись с характерным грохотом: так входили только гвардейцы короля! Следом за ними появился офицер и гаркнул: «Шпаги в ножны!».

– Я вас убью, но позже, мой дружок… – шёпотом завершил конокрад строфу, опуская шпагу и вставая рядом с пухляшом, вздохнувшем в великом облегчении.

Офицер прошёл сквозь расступившуюся толпу и остановился перед дуэлянтами.

– Господа! – пристально глядя чужеземцу в глаза, произнёс офицер. – Приказываю сдать оружие и следовать за мной.

Шулер Никитич попытался оправдаться, стирая струящуюся из носа кровь, мол, вышло недоразумение, они, дескать, просто развлекались, но офицер перебил его:

– Разберёмся. Следуйте за мной.

Прежде, чем покинуть таверну «Чёрная каракатица», Халвус отвесил присутствующим благодарный поклон, и публика восторженно зааплодировала, ибо фехтовать, да ещё столь ловко обращаться с рифмой, такого они не то что видеть, а и представить себе не могли.

Канцлер проводил арестованных взглядом и прежде, чем выйти через чёрный ход, бросил на стол монету. Монета, покружившись, легла орлом.

Он нашёл того, кто ему был нужен…

Мадам Бурвилески возлежала на каменных плитах пола с черпаком на груди и ногой, заброшенной на табурет, загораживая вход телесами. Марго пришлось приложить немалые усилия, чтоб заглянуть внутрь гадальной комнаты, по которой гулял богатырский храп родственницы. Стараясь проявить деликатность по отношению к тётушке, племянница и её ушастый компаньон, кряхтя и поругиваясь каждый на своём наречии, с трудом, но сдвинули спящую дверью и протиснулась в образовавшуюся щель.

– Что это с ней? – шёпотом осведомилась королевишна у шуршика, склоняясь над храпящей и наблюдая торчащую из шеи иголочку.

– Ничего страшного, – невозмутимо отозвался Маленький Бло. – Спит человек. Ночь на дворе… Это естественно! Не отвлекайся, мы спешим.

– Спит? – племянница осторожно извлекла оружие нейтрализации из шеи жертвы и вопросительно сунула иголочку в нос черно-бурому головорезу: – Что за дела? Мы так не договаривались!