Горожане глазели на исхудавшего человека в кандалах, с серым от бессонных ночей лицом и не узнавали его – так резко постарел их премьер-министр. По приказу канцлера, Даниилу отвели на сон один час в сутки, всего тринадцать часов за тринадцать дней до казни, пока шло следствие. Кормили тоже всего раз в полдень одной единственной тарелкой каши, и тарелок этих тоже набралось тринадцать. Только не было в этом ровным счётом никакой мистики.

«Раз уж число тринадцать так ловко расписало наши отношения с Анной, – подумал Будраш в тот самый день и час, когда заноза его сердца, вскочив на кровати, шёпотом сообщила мужу, что ей как-то не спокойно, – почему бы не увенчать им и последние дни того, кто однажды посмел перейти ему дорогу? Ведь это было бы так символично!»

Даниил взошёл на эшафот и невозмутимо взглянул на своего друга – короля Широкороссии. Встретившись взглядами, Владислав опустил глаза. Увидев же Анну, осуждённый даже не понял, стоит ей радоваться или нет, но подумал, что улыбка – то немногое, что он может напоследок подарить женщине, наполнившей его жизнь любовью и заботой, пусть и ненадолго… А ещё он подмигнул ей, от чего под чёрной вуалью высохшие прежде глаза вновь наполнились влагой, а по щеке побежала непрошенная слеза. Его подвели к петле, и палач, плохо скрывая волнение, трясущимися руками затянул узел на шее. Глашатай с важным видом развернул приговор, и тогда барабаны, наконец, смолкли. В наступившей тишине, только ветер гулял над площадью и пел свою грустную песню…

Даниил поднял голову и взглянул на Солнце. Ему было тридцать восемь, и умирать совсем не хотелось.

Глашатай сделал вдох, чтоб зачитать приговор, но вынужден был остановиться, так как в следующую секунду Анна обмякла, упав в обморок. Фрейлины принялась обмахивать бедняжку веером, кто-то бросился за водой, истинный же убийца, встретившись с приговорённым взглядом, развернулся и пошёл прочь…

Канцлер Будраш, тайный советник короля, шёл по длинному дворцовому коридору, и взгляд его был холоден. Тишину за окном вновь разорвал треск барабанов, за которым последовал короткий вздох толпы, и дробь оборвалась.

Соперник Будраша, муж Анны и премьер-министр королевства Широкороссия, закончил свой путь на виселице, как человек, предавший собственную страну и свой народ. Канцлер же уверенно шёл по коридору. Больше в его сердце не осталось ничего человеческого.

Но смерть Даниила была не последней. В один из жарких июньских дней конца месяца слуга Василий встревожился отсутствием хозяйки в столовой к обеду. С тех пор, как казнили мужа, Анна превратилась в тень прежней Анны. Ела мало, делала это скорее механически, для того лишь, чтобы чем-то накормить Иринку, перестала появляться во дворце и всё время проводила в их с Даниилом спальне: что-то вышивала, что-то писала и, что более всего тяготило преданного слугу, совсем перестала говорить, замкнувшись в тягостном одиночестве. Разве что напевала колыбельные дочери перед сном, и только.

В тот день Василий поднялся позвать госпожу к обеду. Кухарка Марфуша расстаралась на славу: приготовила кролика в сметане – любимое блюдо Даниила, которое Анна распробовала вскоре после их знакомства и нашла угощение великолепным.

– А ты не боишься, что это расстроит нашу девочку ещё больше? – неуверенно поинтересовался Василий.

Они давно ломали голову над тем, как бы вдохнуть в госпожу жизнь, пока кто-то не посоветовал стряпухе, выбить клин клином.

– Сильная эмоция поможет сломать стену, – заявила она, появившись в доме с кроликом в корзине.

– А кролик-то тут при чём? – растерялся Василий.