– Чёрт! – вскрикнул игрок, глядя на окрасившуюся в пурпур рубашку.

Чужеземец же довольно взмахнул рукой, ибо сегодня импровизация его складывалась на редкость филигранно:

Остановившись у стойки, Халвус бросил трактирщику монету, и на столешнице тут же нарисовалась кружка янтарного пенистого. Опрокинув внутрь освежающий напиток, он продолжил декламацию, приглашающе разведя руки в стороны:

Взревев и выбросив тело в длинный выпад, шулер попробовал нанести удар, но устроитель поэтического вечера ловко увернулся, и шпага Никитича угодила прямёхонько в стеллаж полный бутылок. Зазвенело битое стекло. Загрохотали падающие полки. Трактирщик вовремя успел нырнуть под стойку, чтоб не быть нанизанным на острие разбушевавшегося пухляша, точно индюшка на вертел. Тогда Халвус прижал руку игрока к стойке и прошептал на ушко горе-вояке:

Казалось, чужеземец, стреляющий рифмой и фехтующий преотменно, дирижировал толстячком, точно кукловод, дёргающий марионетку за ниточки, а тот, вопреки всякому здравому смыслу раз за разом швырял себя по трактиру, ломая всё, что попадалось на пути, и ничего не мог с этим поделать. Очередной укол заставил лицо шулера Никитича побагроветь буквально, ибо шпага просто застряла под мышкой иностранца, и вырвать её совершенно не представлялось возможным, какие бы телодвижения он не производил.

Видя, что дело неумолимо движется к развязке, Будраш кивнул перепуганному трактирщику, и тот скрылся за дверьми подсобки.

Халвус же стал вдруг неимоверно серьёзен. Прежнюю иронию и весёлость, будто корова языком слизала. Глаза стали холодными и колючими, превратившись в два чёрных буравчика, а губы чеканно произнесли:

Острие клинка ткнулось в грудь каталы там, где билось совершенно испуганное сердце, и незадачливому гостю ничего не оставалось, как следить за губами, произносящими предсмертный приговор. Даже публика онемела в предчувствии безусловно эффектной, но очевидно трагической развязки.

– …вероятно, перед смертью должны произноситься другие слова, а не моё кощунственное стихосложение или тарабарщина, как вы изволили выразиться. Но ничего не поделаешь – вы были напористы, а, значит, я вынужден завершить… – Халвус окинул беглым взором окружающих и начал отсчёт:

Дальше, вероятно, случилось бы неизбежное, но тут двери таверны распахнулись с характерным грохотом: так входили только гвардейцы короля! Следом за ними появился офицер и гаркнул: «Шпаги в ножны!».

– Я вас убью, но позже, мой дружок… – шёпотом завершил Халвус строфу, опуская шпагу и вставая рядом с пухляшом, вздохнувшем в великом облегчении.

Офицер прошёл сквозь расступившуюся толпу и остановился перед конокрадом.

– Господа! – пристально глядя чужеземцу в глаза, произнёс офицер. – Приказываю сдать оружие и следовать за мной.

Шулер Никитич попытался оправдаться, стирая струящуюся из носа кровь, мол, вышло недоразумение, они, дескать, просто развлекались, но офицер перебил его:

– Разберёмся. Следуйте за мной.

Прежде, чем покинуть таверну «Чёрная каракатица», Халвус отвесил присутствующим благодарный поклон, и публика восторженно зааплодировала, ибо фехтовать, да ещё столь ловко обращаться с рифмой, такого они не то, что видеть, а и представить себе не могли.