– Ты должна сделать так, чтобы у Владислава непременно родился сын.

От выжигающих грудь слов ушастого существа влюблённой женщине сделалось дурно.

– Не дочь, а именно сын! – настаивал интриган, наслаждаясь производимым впечатлением. – И тогда мальчишка этот спасёт Владислава и жителей королевства от неминуемой гибели.

– Сын? – королева опустила голову, готовая разрыдаться.

– Сын, – повторил Бло и кивнул для пущей убедительности. – Природа капризна, а нам неожиданности не нужны.

– Сын… – повторила Марго и брови её слиплись домиком, нарисовав на лице бесконечное разочарование. – Но как?! Я же… своими руками. Нет, я не могу вот ТАК помочь ему…

– Ненавижу человеческое непостоянство! – недовольно буркнул черно-бурый интриган и только плечами пожал: – Тогда Владиславу крышка… Понимаешь?

Королева Померании была готова ко многому, но помогать сопернице, да ещё в делах интимных! Сама мысль была нестерпима! Осуществление же оной – представлялось делом и вовсе немыслимым!

– А как же я? – вымолвила она, наконец, с невероятной, почти детской жалостью к себе. – И потом, я – не колдунья, я только учусь. Я могу ошибиться, в конце концов! И книги… Тётя хранит все гадальные книги у себя в шкафу! Под замком!

– А я тут на что? – хмыкнул шуршик.

И сразу стало понятно, что он здесь не просто так.

Между тем, в трактире «Чёрная каракатица» страсти накалялись. Едва ставки были расписаны, трактирщик со значением подмигнул Халвусу. Уловив краем глаза едва заметное движение, конокрад выпрямился и, угрожающе хрустнув костяшками пальцев, неспеша приблизился к лежащему. Вздох одобрения прокатился по трактиру и растворился во взгляде растерявшегося Никитича. Теперь можно было переходить к самой эффектной части вечера, и чужеземец, отвесив изящный поклон, обратился к сопернику пятистопным ямбом:

Никитич, отправленный в нокдаун, с трудом поднялся и, ощупав нос, обнаружил, что пустил юшку. Откуда-то появилась рука с платком, и игрок, не сводя глаз с Халвуса, испачкал его, потом сообразил, что подобное не красит мужчину и, фыркнув, отбросил от себя принадлежность дамского туалета. Перепрыгнув через опрокинутый стол, он вновь ринулся в атаку. Но последовал мастерский финт и, выбитая из руки шпага, звучно лязгнув, позорно покатилась по плитам пола, а клинок конокрада упёрся в тяжело дышащую грудь противника.

Халвус улыбнулся, надавливая остриём на грудь проигравшего, заставляя оного пятиться в сторону упавшего оружия.

Поддев носком упавшее оружие, он поймал его и, протянув озверевшему шулеру, вновь занял приглашающую к поединку стойку. Никитич, повертел клинок, проверяя, всё ли с ним в порядке, ощупал нос на непромокаемость и убедился, что дело плохо. Опытный глаз сразу бы отметил, что в движениях его появилась излишняя нервозность. Халвус же продолжил импровизацию, подобно льву, невозмутимо откусывающему ногу у перепуганной зебры:

Собравшись с духом, катала вновь ринулся в бой, но, как и следовало ожидать, лишился шпаги во второй раз, а также получил царапину – клинок Халвуса рассек грудь, оставив не слишком опасную, но достаточно символичную рану, чтобы понять: он прекращает развлекаться.