Нужно было вызволять собрата из западни, но раз в капкан угодил один шуршик, то и второму было чего опасаться. Невдалеке за крышами поднимался дымок, доносились крики и выразительные ругательства. Тихоня присмотрелся к происходящему во дворе и очевидных препятствий не заметил. Однако опыт подсказывал: идти кротчайшим путём – неприятностей не оберёшься! Потому он решил отыскать в конюшню более безопасный лаз. Спрыгнув с крыши, осмотрел стену, проверяя, плотно ли пригнаны друг к другу доски, осторожно обстучал их, на что услышал весёлый голос беспомощно болтающегося:

– Кто тама?

– Я это! – отозвался Тук. – Вход ищу…

– Это я понял. Это я так… Фкучновато тут болтаться вниз головой. Язык фтал какой-то больсой такой… во рту не помессяется…

– Молчи, Пэк! Вдруг кто услышит!

Найдя хлипкую доску, шуршик оторвал её и осторожно заглянул внутрь. Особых опасностей всё ещё не наблюдалось. Тогда, подняв каменюку, он кинул её на освещённый пятачок рядышком с жертвой собственной безалаберности. Но и после этого вокруг продолжала царить подозрительная безмятежность, что только укрепило мысль: соваться в проём не следует! Но как можно не сунуться туда, где твой кукузик стопудово подкарауливают соблазнительные неприятности! Тук ведь не какой-нибудь человечище бесхребетный, он – шуршик! Что будет после записано в личной «книге измен»15? Что день прошёл впустую, что был упущен «соблазн», пусть маленького, но щекочущего нервы «приключения», прошлёпавшего мимо, аки склизкая лягушонка?! Это возмутительно неприемлемо! Потому, осторожно протиснувшись внутрь постройки, он аккуратно обогнул лошадку чёрной масти, которая с любопытством принялась его обнюхивать, и только перепрыгнул забор, чтобы оказаться в проходе между загончиками, как, поднимая песок, опилки и прочий мусор, откуда ни возьмись, появилась сеть, обхватила непрошенного гостя и утащила его к самому потолку.

– С-стручок мне в бок! – недовольно пробормотал Тук, пытаясь сообразить, как он мог так опростокукузиться? Второй раз угодить в ловушку, знать, что она может быть, всё проверить и всё равно вляпаться – это откровенный перебор! Шпага выскользнула из ножен и дотянуться до неё было решительно невозможно. Оставалось пустить в ход кусаки, но сеть оказалась на удивление прочной, даже острый коготь отказывался резать её.

– Хе-хе! – донёсся до него саркастический похихик Пэка. – Привет, собват по нессястью! А ты ещё спвасывал меня: «Говоил или не говоил?».

Но Тук не стал отвечать на справедливый упрёк, логично расстроенный сложившимся положением, и вскоре гнетущая тишина накрыла друзей безрадужным осмыслением перспектив грядущего возмездия.

– Тук, – Крошка миролюбиво нарушил воцарившееся молчание, – а ведь я пости насол её…

– К-кого нашёл? – не понял Тихоня.

– Лосадку мою…

– К-как это?

– А ты принюхайся… Чуешь, сем пахнет?

– Н-нет.

– Ну, конесно! Ты же восол с тыла. А если бы ты восол, как но-мальный фурфык в ворота, то усюял бы её запах. Он-то и сыграл со мной злую сутку…

– З-значит, она жива?

– Этого мне запах не фказал. Но фто она была тута – факт…

Повисла неловкая пауза.

– Вечереет! – нарушил молчание любитель почитать. – Если не выберемся до п-прихода хозяев, наше дело – кукузик…

– Не спорю… Стать сей-нибудь субейкой, осень-но неохота.

И они хихикнули сначала коротко, а потом всё раскатистее и раскатистее в полном отчаянии от очевидной беспросветности сложившегося положения. А что тут ещё попишешь? Шуршики! Даже в критической ситуации, им только дай повод поёрничать!

Возможно, их, действительно, постигла бы печальная участь, если бы… в лаз, проделанный Туком, вдруг не ворвалась Чернушка и не закудахтала, словно наседка по разбежавшимся цыплятам: она-де так и думала, эти разгильдяи во что-нибудь, да вляпаются! За нею в щель протиснулся Маленький Бло и, увидев незавидное положение друзей, удовлетворённо оскалился: