Так, Полоцк западных кривичей, послуживший яблоком раздора между Новгородом и Киевом, поводом-проверкой сил целой войны лишь при правнуке Рюрика – Владимире, войдет в состав долгие годы к тому времени существовавшего единого государства – Киевской Руси. Воистину, двум медведям тесно в одной берлоге, а аппетит приходит во время еды. Званный завести порядок на севере, Рюрик ныне хотел дать его всем рядом живущим славянским племенам. Киев же ревновал, видя в своей старине и славе право на подобный дар, но – с юга. И каждый не хотел большой войны, хотя душа постоянно кипела, однако не было такого обычая. Его время еще не настало.

Неизвестно, сколько было у Рюрика жён и детей. Летописи сообщают только об одном сыне – Игоре. По Иоакимовской летописи, Рюрик имел несколько жён, одной из них и матерью Игоря была «урманская» (то есть норвежская) княжна, норманнская королевна Ефанда, ставшая древнерусской княгиней. Кроме Игоря, у Рюрика, возможно, были и другие дети, поскольку в русско-византийском договоре 944 года упомянуты племянники Игоря – Игорь и Акун. Есть версия, что Игорь Младший был от сына Рюрика, а Акун – от дочери. Братом Ефанды был Олег Вещий, всегдашний ближайший сподвижник Рюрика. Именно ему был доверен маленький Игорь, сын Рюрика. Как позднее Владимира воспитает Добрыня, дядя по матери, по многим древним канонам-обычаям находившийся к ребенку ближе, чем отец.

Посреди своего великого дела – собирания Севера – Рюрик умрет в 879 году, оставив на руках брата жены и своего ближайшего воеводы Олега своего малолетнего сына Игоря. Малолетнего, ибо за множеством дел, что свалились на него по приезде в Ильменскую землю, за их тяжестью все недосуг ему было обзаводиться семейством. Так и протянул – оставив сиротой ныне совсем малого отрока. Хорошо, хоть есть Олег – хоть и не молод, но крепок и кряжист, как дуб, опытен и умен, умен не как все, а как жрецы-волхвы, постигающие за внешней стороной события-предмета его суть. Такой будет добрым учителем сыну в науке властвования, сделает из него хорошего правителя, преемника отца.

Умирая, Рюрик не думал уже о Киеве, в мыслях видя сына лишь властителем Новгородчины – ибо был уверен, что после его смерти никто не сможет вместо него наложить на юг руку власти с севера.

Равно был он уверен и в том, что, когда Игорь войдет в возраст, Олег передаст ему престол – таков обычай: дядья по матери пекутся о племянниках, защищая их от притязаний дядей с другой руки – братьев отца. Но иначе думал сам Олег. Может быть, не сразу по смерти Рюрика, но уже вскоре. Выспрашивая купцов славянского рода и прочих племен, приезжавших постоянно с юга на север, некоторым вновь уезжающим в сторону Киева давая тайные наказы порасспрашивать тамошних жителей, он тонким своим разумом осмысливал услышанное и все более и более приходил к одной, первоначально его самого испугавшей мысли, – объединение Новгорода и Киева возможно. И может оно произойти под его властью.

Ибо время громкой славы Аскольда и Дира, некогда избавивших полян от хазарской дани и грозивших Царьграду (до сих пор лишь греческие купцы, приезжавшие к нему, с внутренним содроганием вспоминали 860 год – когда вдоль стен притихшего Константинополя русы несли на вытянутых руках своих товарищей, грозивших грекам обнаженными мечами, иные, и славянские – о сем молчали) прошло.

Дань-выкуп от греков поступала все более скудная и не каждый год. Поляне, освободившись от зависимости Хазарии, не помогли – не захотели, не было сил? – своим соседям: северянам да радимичам. Князья же с избранной дружиной, приняв иную веру, все более спокойным взором смотрели на Киев, находя утешение сердцу в основном в разговорах друг с другом и в чтении книг, рассказывающих о чужих, неславянских богах.