Итак, поскольку я взял на себя ответственность за написанное, буду относиться к нему с уважением, подобно тому, кто, оказавшись там, где кладётся основание некоего совершаемого по обету великого дела, взялся изложить на бумаге и снабдить комментарием всё происходящее, о чём его и просила Ассамблея Донаторов, так как лишь ему сие предначертано свыше, и никому неведомо, где и каким образом он принялся за работу: вам, пожалуй, скажут, что это было в квартале неподалёку от бойни, или же там, где живут литейщики, ─ в часы между звонами колоколов, призывающих гасить свет и армейской барабанной дробью на заре, ─ во времена смуты народной…

А поутру уже Море само ему улыбнётся, сверкая церемониально и по-новому над карнизами. И вот в странице (им написанной), словно в зеркале, смутно забрезжит Чужестранка… Ибо давненько приохотился он к этой поэме, будучи призван свыше…

И столько было (неистощимой) сладости в проявленном им, как-то вечером, предугожденьи; и столько нетерпенья в том, как он отдался этому. И улыбка также была таковой, что он сам растворился в (необъятной этой) слиянности… « Моя последняя песнь! Моя последняя песнь!.. Та, что будет спета человеком моря…»

И это Море само пришло к нам по каменным ступеням драмы:

С Принцами, Регентами, Вестниками, разодетыми с подобающей им пышностью и блеском, с великими своими Актёрами, у которых впавшие глаза, и Пророками на цепи, с Волшебницами, ─ чьи деревянные сандалии так громко стучат, а из ртов видны чёрные сгустки, ─ и взятыми в виде дани Девственницами, идущими по вспаханным гимном полям.

С Пастухами и Пиратами, Кормилицами детей королевских и состарившимися Кочевниками в изгнании, с элегическими Принцессами и великими Вдовами, в безмолвии покрывшимися пеплом прославленных мужей, со своими Узурпаторами тронов и Основателями дальних колоний, с Пребендариями и Купцами, с великими Концессионерами провинций, богатых оловом, и великими же Мудрецами, которые путешествуют на спинах буйволов рисовых полей,

Со всем стадищем своим, в котором монстры смешались с людьми, о! со всею своей верою в бессмертные сказки ─ завязывая в узел интриги стремительный поток невольников, илотов и великих Бастардов, сошедших с небес, и не менее великих Кобылиц, ведущих свои родословные от Эталонов ─ охваченная спешкой толпа, стремящаяся к верхним ярусам Истории и, всею своею массою, несущаяся к месту ристалищ, когда первая пробегает вечерняя дрожь, смешиваясь с ароматом фукуса,

Речитатив, марширующий по направлению к Автору и к намалёванным устам его маски.

***

Итак, Море само пришло к нам, явив свой возраст в герцинских складках своих покровов ─ всё море, одним махом, со всею своей разрушительной силою встаёт перед нами, ─ как тот, кто был оскорблён!

И словно неведомый нам народ, язык которого слышим впервые, и словно неведомый нам язык, слова которого для нас новы, море выводит свои диктуемые свыше заповеди на бронзовых своих скрижалях,

То взволнованно и с размахом коверкая язык, то являя рельефные образы гигантов и готовые низринуться в бездну могучие тени, словно сотканные из света, то мимоходом касаясь массивных своих сокровищ, разбросанных с известной периодичностью великолепного стиля, то, в ярких вспышках молний и блеске чешуи, представая в самой гуще героических повстанцев,

Море взволнованное, в постоянном движении, в скольжении гигантских своих мускулов, в скольжении плевры ─ неотвязное Море, и всё,─ в своих приливах, ─ оно пришло к нам на кольцах чёрных питона,

Что-то очень большое в своём движении по направлению к вечеру, в божественной своей трансгрессии…