– Не дыра это, тут и лакокрасочный завод крупный был, и известный на ближайшие области хлебокомбинат. Уверена, что найдём магазин и что-нибудь купим. Но давай сначала к Свете зайдём, узнаем, кто здесь чистоту поддерживает. Будто музей какой, – последнее слово оборвал знакомый скрип калитки.

Обе побежали на улицу. Пусто. Ни души.

– Может ветер? – Катя огляделась и на пару секунд закрыла глаза. Чувствовала взгляд, но разобраться откуда, не смогла. – Ладно, пошли к соседям.

Они вышли со двора и повернули налево. Тротуар хоть и не сохранил целостности покрытия и походил больше на тропинку, но не был забыт людьми. В детстве по нему бегало много ног на стройку, сразу за Люсиным домом. Хотели привлекать молодых специалистов жильём на завод, но то ли спроектировали не так, то ли при строительстве напутали. Рухнула стена у дома, придавила двух рабочих. Шума много было, год разбирались, виновных искали. Пока не приняли решение снести и снова построить, стройка служила местом встречи местной детворы.

Люсин дом почти не изменился, только цвет трансформировался с голубого на жёлтый. И забор свежий, из морёного штакетника. Катя нажала звонок.

Первыми выбежали малыши лет трёх, оба чумазые и с баранками в руках. Следом показать хозяйка. Она хоть и была чуть младше Кати, но выглядела постарше, лет на пять.

Неудавшиеся попытки матери Светы устроить личную жизнь потрепали нервы подростку и отложились лишними кило уже к шестнадцати. Но стоит признать, что похудение, к удивлению, оказалась неудачным. Не из-за того, что не получилось сбросить жировой баласт, а из-за результата. Впалые щёки, синяки под глазами с бледно-русыми волосами делами её тенью или поганкой, как нарекли взрослые соседки. «Наливным пэрсиком», как называл её последний отчим Арсен, нравилась всем больше. И парням тоже. Так она и прекратила изнурять себя голодом.

Сейчас полнота ей всё также шла. Приятные округлости в нужных местах придавали спелости бабе-ягодке.

– Катька-трусиха, приехала! Сколько лет не видела тебя. Ну ты мать, хороша! Москва тебе, конечно, пошла на пользу. Выглядишь – отпад! Только цвет волос смени, холодный блонд тебе не к лицу. Теплее, теплее нужен. Я тебе как парикмахер говорю. Ой, это Кристина? Красотка какая! Сколько ей? Двенадцать? – Света бежала к калитке.

– Мам, почему ты трусиха, а мне двенадцать? Что она несёт? Тебя Толик красит, ему виднее, какой цвет тебе идёт! – девушка возмущённо прошипела и демонстративно отвернулась.

– Привет, Свет. Передам мастеру, что теплее нужно оттенок подбирать, – Катя шагнула навстречу, как только дверца открылась. – Дочке уже пятнадцать.

– Проходите, проходите, не стесняйтесь. Пойдёмте, как раз к столу. Ради вас открою последнюю банку клубничного варенья, уважу дружбу старую. А то Лизка притащила внуков, всех четырёх, а сама укатила отдохнуть. А эти троглодиты всё смели подчистую в подвале. Еле успела припрятать заначку, – Света тянула под локоть подругу детства.

– Да нет, Свет, спасибо. Я зашла тебе спасибо сказать, что дом не бросила, по счетам платишь и прибираешь. Сколько я тебе должна за год? Ты извини, развод со Славой тяжёлым выдался, забыла обо всех делах, и о доме тоже, – она распахнула сумочку и достала красный лакированный кошелёк.

– Так это ж не я. Ты ж сама Аньке поручила за домом смотреть. Я удивилась, думала, что обиделась за что. Может плохо поблагодарила, когда мать похоронить помогла. Я ей ключ отдала и знать не знаю ничего.

– Какой Аньке? Я никого ни о чём не просила. Никому не звонила. Говорю же, не до этого мне было. Славка делёжку устроил, я полгода по судам моталась, – мысли сплетались в клубок и вопросов становилось всё больше.