По выходе из больницы Андре пожелал увидеть своего первого внука, родившегося незадолго до этого. Он с гордостью одобрил его имя, гораздо меньше ему понравилась фамилия, в которой слышалось что-то еврейское. Эвелин насмешливо улыбнулась: папашу на мякине не проведешь. Он рассказал, что собирается вернуться в Нумеа, где он будет мирно и спокойно жить на пенсии; от женщин он, конечно, не собирается отказываться, но при этом займется духовным развитием, самообразованием, будет много читать. Перед тем, как уйти, он признался, что ему стыдно: нет ничего более смехотворного, чем неудачная суицидная попытка.

В Ницце Люси начала ходить в начальную школу, а Андре старался убить время. Он гулял по окрестностям, купался в Средиземном море, выпивал со знакомыми, вел себя как в затянувшемся отпуске. Мона пыталась успокоить себя. Его снова назначат администратором в колониях. Куда? Когда? Никто ничего не знал. Приходилось ждать и терпеть.

Поэтому она с удвоенным вниманием контролировала школьные занятия дочери, опасаясь, как бы пребывание в лагере не сделало ее вялой и заторможенной. Но опасения были напрасны. Люси прекрасно училась, и поведение ее было выше всех похвал. Однако как-то раз она вернулась из школы в слезах.

– Ну успокойся! Что случилось-то?

Девочка не могла произнести ни слова, только рыдала еще пуще. Мона совершенно растерялась, побежала за Андре, который читал в саду. Не сразу, конечно, но в конце концов им удалось добиться от девочки связного рассказа.

Все ученики в классе издевались над ней. Они злобно смеялись, показывали на нее пальцами: «Вот идиотка, она думает, что Вторая мировая война была между Францией и Японией!» Она так ответила на уроке, когда учительница задала ей вопрос.

– А как повела себя мадам С.?

– Она заставила их замолчать и потом спросила меня, слышала ли я когда-нибудь о Германии.

Мона вздохнула, а Андре взял Люси на руки. Это была его ошибка. Он никогда не говорил с ней о Германии. Он воевал только в Индокитае, под командованием верного Деку, самоотверженного труженика, разделявшего идеи великого национального героя Филиппа Петэна. Но немцы, конечно, были заклятыми врагами, мерзкими крысами, которых отважный Маршал раздавил в 1918 году. Люси, казалось, совсем запуталась.

– А в школе говорят, что Петэн продал Францию фрицам…

Андре был возмущен. Да если бы не маршал, немцы убили бы еще больше французов «и еще больше евреев, между прочим». Петэн послужил щитом для французского населения, и не надо слушать все глупости, которые болтают дети на перемене! Мона улыбнулась, когда увидела, как он порывисто вскочил с места и запел, положив руку на грудь: «Маршал, мы здесь! Пред тобою, спасителем Франции!»[5]. Люси повторяла.

Когда мама взяла ее за руку и повела в комнату, девочка вдруг обернулась. Она сказала, что учительница упрекала ее еще и за другое.

– Ну что еще? – Андре раздраженно поднял бровь.

Мона погладила девочку по голове, успокаивая и ободряя.

– Я не знаю, что такое еврей, – пролепетала она и тотчас добавила: – Мадам С. еще сказала, что совершенно неприемлемо, что мне такого не объяснили, памятуя о количестве жертв во время войны.

Мона в растерянности закусила губу. Андре пожал плечами и промолчал, уклоняясь от ответа. Конечно-конечно, он мог с ней об этом поговорить, учитывая, что он был одним из тех, кто применял законы против евреев в Индокитае, но какой ему интерес это делать?

– Не слушай свою учительницу, ладно? Она преувеличивает зверства нацистов по отношению к евреям…

– А скажи мне точно, папа: евреи, они черные или желтые?