Облака раздвигая, луна…
А когда подъезжал я к дому,
Всё с попутчиком говоря,
Диск луны покатился долу,
И забрезжила чуть заря.
Вот она, воспарив над лугом,
Рассиялась! Сошла роса.
Озарила сосну над Стругом
И торговые корпуса,
Весь Касимов!.. И вот уж первый
Парохода поёт гудок.
Вот и к маме стучусь я в двери:
«Это я». – «Заходи, сынок».
«Свои доплетает венки…»
Свои доплетает венки
Мой август соловый.
Но ввысь ещё лезут вьюнки
По нитке суровой.
Но август пока что со мной
Ещё не в разлуке.
Черны, словно хлеб аржаной,
И плечи, и руки.
И воды светлы, но уже
Их тронула синька.
Под вечер печаль на душе —
Попробуй, усни-ка!
И полночь ещё не молчит,
Не смотрит сурово,
Но в песне, плывущей в ночи,
О лете – ни слова.
«Дни осенние, дни непогожие…»
Дни осенние, дни непогожие.
Вновь не спится в холодном дому.
В эту ночь даже други хорошие
Не придут к огоньку моему.
Что ж ты, время, стоишь – не торопишься?
Что ты, печь, так нещадно дымишь?
Ты озябла, как я, но не топишься
И слезу прошибить норовишь.
Дым глаза мои режет, и, кажется,
Он заходит и в душу мою.
Двери – настежь! На волю прокашляться
Выхожу и сажусь на скамью.
Мир ночных фонарей и бессонницы
Столько судеб расторг и связал.
Кто-то жарко милуется в горнице,
Кто-то, плача, спешит на вокзал.
Дни осенние! Мрак непогодины!
За собой я не знаю вины.
Я без дома, как будто без родины,
Как бобыль без детей и жены.
«Вновь нависла над городом сумрака птица…»
Владимиру Карасёву
Вновь нависла над городом сумрака птица.
За громадами зданий не виден закат.
То не горней лампады сиянье златится —
Голубые рекламы прямо по небу мчат.
Призывают купить, положить на сберкнижку,
Непременно лететь самолётом на юг…
Я читаю букварь, просвещаю сынишку,
Что природа для нас и советчик, и друг.
До чего же наивны вопросы ребёнка:
«Папа, что там? Не кони ли мчатся селом?»
Чу! Неужто и вправду слышен бег жеребёнка?..
То трамвай прозвенел, громыхнув, за углом.
«Свежеют дни, становятся короче…»
Свежеют дни, становятся короче,
Неистовствует ветер-листобой.
Который день я не смыкаю очи,
И мне уже невыносимы ночи.
Скажи, душа,
Что делать нам с тобой?
Как фонари, сегодня звёзды тусклы,
И, словно звёзды, тусклы фонари.
От невозможной, нестерпимой грусти
Во край лесов равнинный, среднерусский
Давай сбежим до утренней зари!
Сбежим туда, где рощи и низины,
Где всё как есть нам дорого кругом,
Где непролазны заросли малины
И низко долу клонятся бредины
В глуши лесной над тёмным бочагом.
Где во поле не убрана картошка
И дни, как летом, страдны, горячи,
Где на болотах клюква и морошка
И расписные ставни на окошках,
Ленивый кот мурлычет на печи.
Но глянь, душа, какая перемена!
Всё так же сладок клевер луговой,
Но рядом со скворечником антенна
Над каждой сельской высится избой.
Совсем иные звуки слышат уши!
Уж на селе, как встарь рожок пастуший,
Звучит сигнал машины легковой…
«По дороге позабытой…»
По дороге позабытой,
У сожжённого села
Не зацокают копыта
И не звякнут удила.
Белым днём,
Во тьме кромешной,
У воронки, вдоль межи
Снова с песней безутешной
Ветер в поле ворожит.
На военном пепелище
Всё-то кружит, словно чёрт.
И кого, кого он ищет?
Что сюда его влечёт?
Смерча мертвенную проседь
Завихряя, нелюдим,
Пепел выстывший возносит?
Сокрушается над ним?
«Неотвратимая, ранняя…»
Неотвратимая, ранняя
Осень вступила в права,
И зажелтели раменья
Крайние дерева.
За ветровую сиверко
Цепко схватился нить.
Незачем даже силиться
Что-то остановить.
Думает, что удержится,
Выстоит рамена…
Остепениться, утешиться
Самые времена.
Самое время по осени
Дела выискивать суть.
Самое время с вопросами
В душу себе заглянуть.
Так ли всё было истинно
В нашем пути вдвоём?
Стоит ли так воинственно,