О том, что Николь тяжело заболела, Филипп узнал из двух писем, которые он получил в один и тот же день с атлантического почтового корабля. В одном из них, составленным мессиром Трюдо, сухим, научным языком была изложена суть болезни, применяемые методы лечения и неутешительные выводы. Другое, написанное изящным женским почерком, было полно эмоций: от негодования и упрёков («Как вы могли столько времени томить вашу жену тягостным неведением относительно вашей жизни?») до мольбы («Надеюсь, ваше появление на Ратисе принесёт тёте облегчение; в её выздоровлении уповаю на волю Господа нашего и ваше, мессир, милосердие...»). Бумага, на которой было написано это письмо, источала приятный аромат лаванды – и в памяти Филиппа сразу всплыла знакомая с детства картина родительского поместья.

За оградой дома раскинулось лавандовое поле, которым можно было любоваться из окон гостиной и двух спальных комнат: той, где в детстве спал Филипп, и той, которая принадлежала его матери. Когда-то отец Филиппа, граф Анри де Монфор, опытный хозяйственник, влюблённый в природу, выписал кусты лаванды из Прованса. Филипп до сих пор помнил, как отец радовался, когда кусты прижились на острове, с каждым летом разрастаясь всё больше... Но пожар, устроенный взбунтовавшимися крестьянами, уничтожил не только дом: вместе с усадьбой сгорели и лавандовые кусты.

Когда Филипп женился на единственной наследнице графа Доминика де Блуа, то первым делом на её деньги отстроил поместье, по памяти восстановив всё как было при его родителях. Затем нанял человека, который привёз на Ратис лавандовые кусты – и новый графский дом, как было прежде, окружил роскошный фиолетовый ковёр. А в восстановленной комнате матери Филиппа ныне жила племянница Николь, в семилетнем возрасте прибывшая на остров из Парижа. И вот эта самая племянница, которую Филипп запомнил двенадцатилетней пигалицей, прислала ему письмо, полное упрёков и мольбы...

- Доводилось ли мне бывать на Ратисе? - переспросил Пьер Жаккар, голос которого снова вырвал Филиппа из поглотивших его воспоминаний. Медикус качнул головой и ответил: - Нет, мессир де Монфор, это моя первая поездка.

- Надеюсь, вам здесь понравится, - проговорил Филипп, глядя печальными глазами на приближающийся берег.

- О, в некотором смысле я даже рад такой возможности: ведь я несколько месяцев не выезжал из Парижа! – отозвался Жаккар и смутился, почувствовав себя неловко от произнесённой им фразы.

Филипп усмехнулся и, по-прежнему не глядя на своего попутчика, заметил:

- Посмотрим, так ли обрадует вас возможность остаться на Ратисе хотя бы на несколько недель.

Эти слова, не заключавшие в себе ничего обидного, произнесены были, однако, небрежно-снисходительным тоном.

Но Жаккар как будто не заметил этого и неопределённо пожал плечами.

- Кто может предугадать, сколько времени понадобится для того, чтобы снова поставить мадам де Монфор на ноги? Даже мне это неведомо! Только вы, ваше сиятельство, не волнуйтесь, я сделаю всё, что смогу, - тем не менее заверил он Филиппа.

Наконец корабль причалил к берегу, одетому серым, предрассветным сиянием. В некоторых местах десятки отмелей, то тут, то там, поднимались из морской глади; чайки с тревожными криками кружили над водой крылатыми точками; сосновые боры тянулись вдоль берега длинной чёрной цепью; дюны чередовались с песчаными пляжами. Чуть поодаль маяк, построенный на самом видном утёсе, пронзал своим спасительным светом утренний туман.

- Прекрасная местность, - задумчиво проговорил Жаккар. А в следующую минуту он уже торопливо следовал за Филиппом и слугами, которые тащили их дорожные сундуки.