Герой ведет борьбу за жизнь со всем окружающим миром. Ему страшны и прожорливый зверь, и горная стража, и пуля стрелка. Но было и другое: бежать пособил старый товарищ; крестьянки кормили хлебом, «парни снабжали махоркой».
Почуя волю, беглец ожил и с обретением свободы творил чудеса изобретательности. Через реку пускался на сосновом бревне, для плавания «по морю» обзавелся отличным судном – омулевой бочкой. А парус? Где же парус? «Парусом служит армяк дыроватый». Сила духа, упоение свободой и с таким парусом приведет к родному селению.
Славное море – привольный Байкал,
Славный корабль – омулевая бочка…
Ну, Баргузин, пошевеливай вал…
Плыть молодцу недалечко!
Античность в романе А. С. Пушкина «Евгений Онегин»
«Самые величайшие из европейских поэтов никогда не могли воплотить в себе с такой силой гений чужого, соседнего, может быть, с ними народа, дух его, всю затаенную глубину этого духа и всю тоску его призвания, как мог это проявлять Пушкин».
Оценка, данная гению Пушкина Ф. М. Достоевским, отражает присущие поэту свойства русского национального характера – способность к перевоплощению, «всемирную отзывчивость».
Начиная с первых произведений, которые исследователи-пушкиноведы относят к 1813 году, его поэзия – творческий отклик, порожденный вечно молодым искусством античного мира.
Подобно К. Н. Батюшкову, Пушкин знакомился с поэзией древних греков по переводам, легко усвоив тон «изящного эпикуреизма». Главные темы его ранних стихов – дружба, любовь, наслаждение жизнью, восприятие жизни во всей полноте с ее светом и тенью.
Не пугай нас, милый друг,
Гроба близким новосельем.
Право, нам таким бездельем
Заниматься недосуг, —
убеждает поэт своего приятеля, атеиста и вольнодумца Е. И. Кривцова. Весь сонм богов греческого Олимпа слетается на страницы пушкинских рукописей и не последнее место занимает бог виноделия Дионис (в римской мифологии Вакх).
Знаменитая «Вакхическая песня» – гимн вину, солнцу и разуму:
Поднимем стаканы, содвинем их разом!
Да здравствуют музы, да здравствует разум!
Жизнеутверждающее начало, неприятие своего ухода и полного забвения звучит в одном из поздних стихотворений Пушкина, известном теперь каждому школьнику стихотворении «Памятник», идея которого восходит к римскому поэту Горацию:
Нет, весь я не умру – душа в заветной лире
Мой прах переживет и тленья убежит…
В своем стремительном развитии Пушкин быстро преодолевает узкие рамки первоначальной школы «изящного материализма», поднимаясь до высокой элегичности романтического плана. Этому способствовали решительные перемены в его жизни, новые впечатления от роскошных пейзажей Кавказа и Крыма, чувство радостного обновления и свободы. Правда, это чувство с самого начала отравлено самой причиной перемены – ссылкой. Поэтому обращение Пушкина «К Овидию», высланному когда-то из Рима в те же места императором Августом, кажется совершенно естественным. Сострадая Овидию, понимая его слезы, поэт поверяет печальные картины, отраженные в унылых элегиях, где изгнанный певец «свой тщетный стон потомству передал».
Но для Пушкина, жителя севера, «скифские берега» не кажутся мрачной пустыней, а свод небес туманным, как «гражданину златой Италии». Светлый оптимистический пушкинский взгляд на жизнь озаряет строки, заканчивающие элегию. Воспоминания об ушедших не угасают, в сердцах потомков природа затрагивает сходные струны – значит, жизнь неистребима.
Трагические события декабря 1825 года нашли отзвук в стихотворении «Арион», где миф об Арионе – греческом поэте и музыканте переведен в современный Пушкину план.
Буря разбила челн, и все, кто так дружно напрягал парус, погружал в глубь волн весла и сам кормщик у руля – все утонули, И только таинственный певец живым выброшен на берег грозою.