ЛИЗЗИ. Я – не целомудренная скромница, и ничего такого не делаю.

РОССЕТТИ. Вы не делаете этого специально. В этом все дело. За нас все проделывает наше воображение. Это не оскорбление. Высочайший комплимент.

ЛИЗЗИ. Я думаю, это отвратительно.

РОССЕТТИ. Милле, заявляешь ты претензии на эту молодую женщину или нет? Дай мне знать как можно быстрее, потому что она уже действует на меня, как сильный наркотик.

ЛИЗЗИ. Никакой я не наркотик.

МИЛЛЕ. Это не имеет значения, потому что мисс Сиддал не влюблена в меня. Посмею сказать, что очень скоро она влюбится в тебя, потому что вам, итальянцам, в итоге всегда удается завоевать женщину.

РОССЕТТИ. Это всего лишь миф, который, конечно, хочется хотя бы в малой степени увековечить.

МИЛЛЕ. А кроме того, я уезжаю в Шотландию. Рёскин пригласил меня, а отказаться я не могу. Он объявил меня гением, тогда как остальные решили, что мои картины – мусор, и так давил и запугивал их, что они действительно обратили внимание на мое творчество вместо того, чтобы отстаивать свои, зачастую ничем не обоснованные, представления о том, что другим должно рисовать.

РОССЕТТИ. Да, Рёскин многих запугал вами, и теперь те же кретины будут ненавидеть вас по другим причинам, а ваши находки начнут растаскивать разные паразиты.

МИЛЛЕ. Тем не менее, я у него в неоплатном долгу, поэтому еду, чтобы написать его портрет.

РОССЕТТИ. Я уверен, что его жена тебе понравится. Красавица.

ЭФФИ. «Осенние листья», картина…

МИЛЛЕ. Да, я знаю, но она замужем за Рёскиным.

РОССЕТТИ. Меня это никогда не остановило.

МИЛЛЕ. Ты спал с женой Рёскина?

РОССЕТТИ. Нет, думаю, что нет. Не припоминаю.

МИЛЛЕ. Я не такой, как ты, Габриэль. На самом деле эта богемная жизнь мне не в радость. Боюсь, есть у меня тайная тяга к респектабельности.

РОССЕТТИ. Что ж, скоро у тебя появится тайная тяга с миссис Рёскин. Будь у меня деньги, я бы их на это поставил.

МИЛЛЕ. Ставлю бутылку кларета, что меня к ней не потянет.

РОССЕТТИ. Две бутылки.

МИЛЛЕ. Заметано.

ЛИЗЗИ. Я думаю, вы оба совершенно ужасные.

РОССЕТТИ. Нет, Милле не ужасный. Только я. Это составляющая моего обаяния. Я не знаю, в чем обаяние Милле, но ужасность в него точно не входит, тогда как в моем обаянии это основное. Поэтому, пока он будет в Шотландии, ловя простуда и мечтая о миссис Рёскин, я буду здесь, восхитительно ужасный и мечтающий о вас. Разве это не здорово?

ЛИЗЗИ. Для мистера Рёскина – нет.

РОССЕТТИ. Рёскин из тех несчастных, которые смотрят на все и ничего не видят. Он учит нас каждую секунду подмечать каждую линию, каждый излом в том, что мы собираемся нарисовать, но не может увидеть карбункул на конце его собственного длинного носа.

ЛИЗЗИ. Я думала, мистер Рёскин – ваш друг.

РОССЕТТИ. Он мой друг. Я всегда говорю о моих друзьях прямо и жестко. Это часть моего обаяния.

ЛИЗЗИ. Нет, обаяния это вам не прибавляет.

РОССЕТТИ. На самом деле, знаете ли, я не такой плохой человек. Я все очень тонко чувствую, так Джонни?

МИЛЛЕ. Это правда. Он просто рисуется перед тобой. На самом деле он – барашек в волчьей шкуре.

РОССЕТТИ. Видите? Свидетельские показания, представленные по собственной инициативе самым знаменитым на сегодняшний день живописцем Англии, Джоном Эвереттом Как-его-там.

ЭФФИ. Осенние листья, картина…

(РЁСКИН и РОЗА)

РЁСКИН. Джон Эверетт Милле здесь совершенно не причем.

РОЗА. Но мои родители сказали, я…

РЁСКИН. Что? Что сказали твои родители? Что сказали тебе твои родители?

РОЗА. Они мне не говорили. Я их подслушала.

РЁСКИН. И что твои родители говорили обо мне за моей спиной?

РОЗА. Они говорили о скандале, связанном с вашей первой женой…