Если раньше слово «духовность» использовалось исключительно в традиционных религиозных контекстах, сейчас его употребляют почти без разбора самые разные люди в самых разных обстоятельствах, придавая ему самые разные смыслы. Когда-то это слово было чистым и высоким, но теперь его притащили в грязноватый и грубый мир рынка и развлечений. Многих это огорчает, но мне кажется, причитать по этому поводу не стоит. Нам действительно нужно именно такое слово.

Все попытки застолбить это слово исключительно для христианского или другого религиозного употребления обычно начинаются с того, что ему дают определение. Но все подобные попытки определить «духовность» – а их, поверьте, немало – оказываются тщетными. Это слово не поддаётся жёсткой дисциплине словаря. Но его полезность и употребительность в современной культуре состоит как раз не в его точности, а в том, что им называется нечто такое, что трудно определить, но легко узнать: трансцендентность, которая одновременно так или иначе переплетена с близостью. Трансцендентность – это ощущение присутствия в жизни чего-то большего, чем я сам, чем моя зарплата, уровень холестерина в крови и то, что думают обо мне жена и дети. Близость – это ощущение, что глубоко внутри меня есть некая сердцевина, нечто такое, что недоступно ни врачам, ни психологам, ни социологическим опросам, ни рекламным стратегиям. И даже если слово «духовность» не обладает особой точностью, тем не менее оно обозначает всё, что усматривает и признаёт эту органическую связь с чем-то Запредельным и чем-то Внутренним, глубинным, которые являются частью опыта каждого человека. Нам действительно необходим такой общий термин, который собирал бы в один невод всё, что указывает на Запредельное и Внутреннее, и этим всеобъемлющим термином остаётся «духовность».

Исторически слово «духовность» появилось в словарях сравнительно поздно и лишь недавно вошло в повседневную обиходную речь. Говоря о «духовном» (pneumatikos), апостол Павел имеет в виду поступки или настроения, связанные с действием Святого Духа во всех христианах[11]. Лишь много позднее, в средневековой церкви – и особенно в контексте монашества – это слово стало обозначать образ жизни некой христианской «элиты», стремящейся жить согласно вере на более высоком уровне, нежели обычные христиане. Жизнь «духовных» христиан (в основном, монахов и монахинь, давших обеты целомудрия, бедности и послушания) составляла резкий контраст с пёстрой и путаной жизнью обычных людей, которые женились и выходили замуж, рожали детей и не гнушались грязной работы в полях и на рынках в мире, где «торговли яд, труда тупого смрад и пот забот во всём»[12]. Тогда словом «духовность» стали обозначать науку и практику безупречной жизни перед Богом, исключительной и образцовой святости христианской жизни; оно превратилось в специализированный термин, относящийся лишь к очень небольшой группе людей и потому не употребляющийся в обиходной речи.

В повседневный язык оно вошло в каком-то смысле через чёрный ход. В семнадцатом веке во Франции среди католиков-мирян возникло движение, провозглашавшее радикальную по тем временам мысль: настоящей христианской жизнью можно жить не только в монастыре. Сторонники этого движения утверждали, что обычный христианин способен жить по-христиански точно так же, как любой монах или монахиня, – и ничуть не хуже! Мадам Жанну Гийон и Мигеля де Молиноса, выступавших от имени движения, официальная церковь объявила еретиками, назвав их верования «квиетизмом». Глядя на квиетистов свысока, религиозный истеблишмент стал употреблять термин