– Ну, господин Скотт сегодня рано лечь спать решил, – снова лукавя и отводя взгляд, произнес Моррейн, ожидая реакции Буайяра, поскольку тот знал, что доктор Скотт никогда не ложится рано, предпочитая работать по ночам.

– Ты, видать, умом тронулся или перепил сегодня, всякий бред обсуждая с птенчиками цирковыми? – Буайяр был явно недоволен присутствием Алекса, но продолжал вести себя сдержанно и хладнокровно, говоря совершенно монотонно, – думаешь, мне не известно, что доктор Скотт в это время еще работает?

– Позвольте, месье Буайяр, я нисколько не сомневаюсь в вашей проницательности и мудрости, однако вы с полудня не виделись с доктором Скоттом и не можете знать наверняка, спит он сейчас или работает. Я же, напротив, перед тем, как пройти к вам, заглянул в докторский шатер, проверить, как идет работа у доктора. Обнаружив, что работа не идет вовсе, а доктор мирно отдыхает в своем кресле, я решил пройти к вам, так как вы точно спать не должны были, ведь руководить демонтажными работами только вам под силу, да и только вам по чину.

Здесь старый шпрехшталмейстер (не ругайтесь за это слово, просто оно красивое), понимая, что проверить слова Моррейна не удастся, так как оставить свой пост он не может, решил все-таки не сдаваться и продолжить битву разумов:

– Ты мне надоедаешь, Александр. Объясни мне, откуда в тебе это желание быть первым везде и во всем? Ты что, в детстве каши мало ел, или у тебя отметки в школе были низкими?

– Никаких комплексов, месье Буайяр. Лишь искренний интерес, если который мгновенно не утолить, будет очень сильно жечь очень долгое время.

– Oh, mon Dieu33, ладно… раз ты такой настырный, можешь кровь мою пить всю ночь, то лишь бы ты от меня отстал…

И как только Буайяр приготовился, к невероятному восторгу Алекса, рассказать о личности новоприбывшего, обрушился стальной трос, державший последнюю не снятую конструкцию Большого шатра. И кстати, начальную фразу Буайяра на чистом французском необходимо было написать лишь для придания этому атмосферности, чтобы вы не забыли, что дело происходит во Франции. Вернемся к происшествию, оборвавшему речь старика. Трос упал прямо около Буайяра и Моррейна, так что первый немедленно приказал второму убираться, что тот поспешил сделать, дабы не втягиваться в неприятности. Всю оставшуюся ночь работники продолжали демонтировать шапито, разбирать конструкции. Алекс Моррейн же, как и многие другие, в том числе и канатоходка Клэр Марис, также, как и Алекс, убеждавшая прекратить ни на чем не основанные предположения по поводу личности новоприбывшего, придя к себе в шатер, попутно заглянув-таки в шатер доктора, посмотрев, что Герман продолжает что-то писать, очень удрученно продолжал делать догадки. Наступал новый день, и цирку «Парадиз» необходимо было покидать Марсель…

В этом романе, может вам и не нравится, но пора бы уже привыкнуть, если вы до сих пор его читаете, вошло в традицию описывать погодные условия. И данный момент не станет исключением, ведь гигантскому цирку предстояло перебираться в другое место, развлекать новую публику. Она совершенно не отличалась от той, что была в Марселе, или во многих других городах до него, и единственным отличием могло служить лишь внешнее представление самой публики. Однако же интересы всегда были у всех одинаковы. Помните великую древнеримскую фразу «panem et circenses», что в переводе означает «хлеба и зрелищ»? Наверняка не раз вы встречались с ней. Так вот и в девятнадцатом веке у простого народа обычно эти два желания превалировали над остальными, более современными желаниями, по типу равенства, братства и прочей демократии. И цирк «Парадиз» великолепно удовлетворял эти потребности «плебса», продавая билеты на свои представления и сразу же там, у входа, расположив киоски со всякими вкусностями, наподобие арахиса (которым чаще всего пользовались как средством издевательства над уродами), сухарей, моченых яблок, кренделей и даже колбасы. И, разумеется, для всего этого требовалась большая кухня, на которой можно было бы готовить в гигантских количествах не только еду для артистов, но и эти самые вкусности и даже еду для животных. Куда ж без них, их тоже надо было кормить все-таки. Как и большинство всех «учреждений» цирка, кухня располагалась в шатрах, только не шапито, а в форме тентов, как и врачебный шатер. Отличало шатры кухни то, что они были в три раза плотней и ниже, примерно в два с половиной метра, что позволяло еде долгое время не остывать в условиях нахождения на улице. Еще одной особенностью шатров кухни было то, что их всего было целых четыре, и соединены они не были, дабы не распылять пар от пищи. В каждом из шатров готовился свой, отдельный вид еды. Видов этих было столько же, сколько и шатров – четыре: еда для артистов, еда для зрителей, еда для животных, еда для руководства и охраны. Еду для уродов готовили обычно в шатре, где готовили для животных, поскольку кулинарными изысками их (уродов, то есть) старались не баловать. Также на открытом воздухе в теплое время года проходили самые зрелищные представления, на которые приходило до четверти населения городов, так как ограниченных мест не имелось, все стояли друг за другом и друг на друге. Вот почему так важна погода. Зима 1869 года была чрезвычайно мягкая, и на юге Франции ее совершенно не ощущалось, разве что дожди часто шли. И утро 16 декабря того же, 1869 года, было влажным, но не дождливым, что позволяло цирку уехать без особых трудностей. За ночь, которая прошла в промежутке между главами, рабочие успели разобрать все шатры, в том числе и Большой шапито, и Буайяр дал команду все грузить в вагоны циркового поезда. Вы же не думали, что великий цирк «Парадиз» передвигается с помощью лошадей?