Вот, собственно, и все, что мне хотелось бы сообщить уважаемому читателю прежде, чем он приступит к чтению романа.

Желаю счастливого пути в таинственное прошлое, за которым скрывается пугающее настоящее!


«…Так нисшедший в преисподнюю не выйдет…»

Иов. 7:9

«Преисподняя и Аваддон – ненасытимы;

так ненасытимы и глаза человеческие»

Пр. 27:20

Часть первая

Иллюзия жизни

Глава zéro

Центральные кварталы Парижа всегда служили витриной Франции, во все времена. Широкие проспекты и бульвары в дневное время никогда не пустовали: многочисленные парочки людей (горожан и приезжих) – молодых и не очень – красиво одетых, в шляпах и перчатках прогуливались по обоим берегам Сены, рассуждая о чем-то простом и обыденном, вроде очередной свадьбы или модных явлениях. Дамам принято было дарить лаванду и лилии – и мужчины дарили, еще ярче украшая своих спутниц. В дни, когда погода благоволила, набережная Орсе на Левом берегу больше напоминала Центральный рынок с огромным количеством людей, имевших желание ощутить в легких благостный прохладный воздух водной артерии города, а на деле походивших на жирных раскормленных голубей, не знавших, куда бы деться. Рано или поздно начинался исход. Люди победнее оставались на Левом берегу и разбредались по Марсовому полю, либо шли вдоль берега до набережной Вольтера. Люди с высоким достатком двигались мимо еще не достроенной башни, которую месье Гюстав Эйфель возводил ко всемирной выставке, и через Йенский мост добирались до садов Трокадеро, откуда многие заказывали транспорт и уезжали в салоны – играть в карты, выпивать и рассуждать о политике и моде; другие же продолжали прогулку, доходя до площади Согласия. Отдохнув в саду Тюильри, пары выходили на Елисейские поля и улицу Риволи, где во второй половине дня сосредотачивалась почти вся парижская буржуазия. Поесть и поспать любят все, но вот есть и спать с особым изыском могут лишь немногие, и для этих немногих на Правом берегу Сены располагались фешенебельные гостиницы и рестораны. Более скромные в достатке горожане оставались на Левом берегу и встречали вечер в многочисленных кафе в квартале Сен-Жермен. В таких кафе собиралась интеллигенция и рождались великие литературные произведения. Действительно светлое время – La Belle Époque3.

В один из теплых майских дней на центральных улицах все так же гуляли богатые пары, наслаждавшиеся сладким весенним воздухом, запахами десятков тысяч цветов, кофе с круассанами и собственного парфюма. Часы на башне замка Консьержери, выходящей на бульвар дю-Пале, набережную Орлож и мост Менял, только что пробили два часа пополудни.

Самое кипящее время для труда.

– Как только окончите свой рассказ – дайте мне знать, принесите его мне! Я обязательно должен с ним ознакомиться одним из первых!

Произнес эти слова один уважаемый парижский издатель, обладавший фактической монополией на издание мемуаров во Франции и пользовавшийся своим статусом для ведения дружбы с политиками и коммерсантами. Обращался же он к своему гостю – малоизвестному и заурядному журналисту, доселе ничего заметного не публиковавшему. Офис издателя находился напротив сада Тюильри по улице Риволи, что на Правом берегу Сены в квартале Сен-Жермен-л’Оксеруа – самый центр Парижа, центральнее только Лувр и остров Сите – замечательное место для работы.

– Месье, позвольте узнать, – заговорил журналист, смутившись, – почему вы так добры? Вы слывете тем еще снобом и критиком. Я не мог подумать, что отрывок из моих мемуаров придется по нраву.

Издатель снял с носа сверкавшее золотом пенсне и протер уставшие веки. Усевшись в большое кожаное кресло напротив сидевшего на диванчике гостя, издатель ответил: