грустильнице?
Довольны потеплением,
щебечущим динамиком,
днем полиэтиленовым
на этаже двенадцатом?
Как старится
в гостинице,
в гостинице —
хрустальнице?
С кристальными графинами,
гардинами графичными,
кустарными вареньями?
Мы временно,
мы временно!
Мы – воробьи осенние,
мы – северяне.
Мы —
мечтавшие о зелени,
но ждущие
зимы.
«Фонари опадают…»
Фонари опадают.
Опадают мои фонари.
Целые грозди электрических листьев
примерзают к уже не зеленой земле.
Эти листья
на ощупь – неощутимы
(это листья моих фонарей!),
по рисунку – негеометричны,
по цвету – вне цвета.
Без единого звука
листья моих фонарей
примерзают к уже не зеленой земле.
А деревья, к примеру, опадают не так.
Как они опадают!
Ах, как обучились деревья
опадать! Как вызубрили осень —
от листка до листка,
от корки до корки!
И когда опадают деревья —
выявляй, проходящий, запасы печали!
* * *
Незаметно для всех опадают мои фонари.
Но они опадают —
я-то знаю,
я – вижу.
Боян
(из цикла «Всадники»)
Мальчик Боян из Загорья
«Буран терзал обочины…»
Буран терзал обочины,
ласкал бурьян обманчиво.
Шли по полю оброчные
и увидали мальчика.
И увидали мальчика
по росту – меньше валенка.
Ни матушки, ни мачехи
не помнил мальчик маленький.
Не помнил мальчик маленький
ни батюшки, ни отчима.
На нем – доха в подпалинах
овчиной оторочена,
шапчонка одноухая,
вихры клочками мерзлыми.
Крестьяне убаюкали
мальчишку низкорослого.
В печи до самой полночи
рычало пламя пылкое.
Мальчишка встал тихонечко
и сел в куток с сопилкою.
И заиграл о Загорье,
о загорелых ратниках,
о тропах, что зигзагами
уводят в горы раненых.
Сны у оброчных прочные, —
сопят во все подусники…
Проспали ночь оброчные
и не слыхали музыки.
Боян
Стихи да кулак булатный —
все достоянье Бояна.
Есть латы. Но эти латы
отнюдь не достоянье.
Под латами-то рубаха
в прорехах, в зубцах-заплатах.
Всучил Ярослав-рубака
за песни Бояну латы.
Не князь – перекатной голью
слоняться бы вечно певчему.
А нынче идет что гоголь,
посвечивая наплечниками.
Увидит кабак нараспашку,
клокочущий ковш осушит,
такое понарасскажет —
от хохота пухнут уши!
И выпьет на полполушки,
а набузит на тыщу.
Отыщет боярина-клушу
и под бока натычет.
Кулак у Бояна отборный.
Под забором, на бревнах тухлых
боярина долго и больно
колотит Боян по уху.
Что удар – то майский подарок,
что удар – громыхают кости.
И кличет боярина Ставра
Боян «поросенком бесшерстным».
Боярин
У боярина Ставра хоромы.
Закрома у Ставра огромны.
Проживает боярин в палате.
А носит обноски-лапти.
И сам-то боярин – лапоть,
и лоб у него – не очень.
И любит боярин лапой
в пушистой ноздре ворочать.
Добро, был бы хрыч старый,
а то – двадцатитрехлетний.
Вершина деяний Ставра —
валяться в пшеничной клети.
Прихватит персидский коврик,
заляжет с утра в малинник…
Напрасно Ставра торговле
обучает жена Марина.
Боярин лепечет – умора! —
называет полушку аршином.
И хлещет его по морде
сковородой Марина.
Марина
Не отменна Марина станом.
Невысока, курноса явно.
Но, конечно, не кринкой сметаны
обаяла Марина Бояна.
У Марины очи неистовы,
голубее бабьего лета.
А походка —
увидишь издали
и пойдешь далеко
следом.
Обожает Марина вина.
Пьет с Бояном и спит в чернике.
Только не побежит Марина
за Бояном в родной Чернигов.
Что возьмешь с гусляра Бояна,
продувного, как сито,
разве будешь от песни
пьяной?
Или сытой?
Песня ценится много ниже,
чем на властном заду прыщик.
Никогда не уйдет Марина
от боярских бочонков и пищи.
Последние песни Бояна
«Я всадник. Я воин. Я в поле один…»
Я всадник. Я воин. Я в поле один.
Последний династии вольной орды.
Я всадник. Я воин. Встречаю восход