Мальчишка посерьезнел, прекратил дергаться в такт ему одному слышимой музыке и сказал:

– Тебе надо максимально мне довериться. Мы сейчас пойдем в трип. Я буду рядом с тобой. Тебе делали уколы дури, чистили память?

– Да, Евгений Петрович мне что-то вкалывал, правда, не знаю, что. Я сразу вырубался, потом шли видения. Что такое трип?

– У нас будет по-другому. Никакой дури в вены, никакой чистки. Чистое творчество. Трипом называют психоделическое путешествие в глубины собственной психики. Мудрёно, но после трипа будет всё понятно. Ты войдешь в нейросеть. Станешь её частью. Не пугайся, я буду рядом. Со временем сам во всем разберешься. А я нарисую тебе потом твою нейрограмму, слепок твоей матрицы-реальности, подкорректирую все твои проблемки, – мальчишка лукаво подмигнул Андрею, – станешь спецом. Говорю тебе, так и будет. Трип у нас будет с химией. Дурь иностранная. Как расшифровывается, говорить не буду. Только мозги забивать. Официально под запретом, узнают, срок схлопотать можно. Но здесь разрешено, в рамках «эксперимента». Мозги вставляет на место будь здоров. Можешь побывать и в аду и в раю. Но мы туда не пойдем, это всё баловство, картинки для ума, тешить эго тех, кто подвинулся на эзотерике. Мы с тобой пойдем в нейросеть. В ней истина. Сам поймешь.

Мальчишка залез в ящик стола и достал конверт, откуда вынул две белых таблетки. Одну протянул Андрею.

– Положи под язык.

Андрей положил таблетку в рот. Несколько минут с ним ничего не происходило. Но вдруг, разом, как будто занавес открылся, пришло чувство расширения. Он стал больше, шире, вышел за границы тела и заполонил собою всё пространство комнаты. Ярко заиграли краски. Картины преобразовались, стали источать потоки живого цвета, краски ожили, рисунки зашевелились. Все предметы комнаты стали прозрачными. Андрей увидел, как через стол и скатерть стола ясно прорисовывался силуэт стула. Картины стали увеличиваться в размерах, а Андрей, наоборот, уменьшаться, встраиваться внутрь каждого рисунка. Все вокруг него жило, булькало, пело, крутилось. Низвергались водопады и дробились на благостные звуки. Краски пахли благовониями, издавали чистейшие мелодичные звуки, сливавшиеся в гармонию вихрей, спиралей, воронок. Линии то переплетались в причудливые узоры, то распрямлялись, подчиняясь геометрии рисунка. Так же плыло, низвергалось, пело и закручивалось в воронки сознание Андрея. Он поначалу цеплялся за своё сознание, пытаясь сохранить самоидентификацию, пока вконец не утомился и полностью не отдался прихоти полета по захватывающим переходам из одного живого состояния в другое. И тут его осенило: он видит зарождение жизни. Каждый предмет комнаты на самом деле был живой и жил свою, одному ему ведомую жизнь, проявляющуюся узорочьем смены состояний. Он жил не сам по себе, а входил в контакты, связи, сцепления с такими же живыми объектами, явлениями, событиями, создавая гармоничный многосложный восхитительный узор живой ткани бытия. Дух захватывало от восторга, хотелось танцевать, кружиться, восклицать, прославлять, петь гимны непрекращающемуся акту творения совершенной красоты в многообразии безупречной целесообразности. Всё происходящее было целесообразным, несло в себе ясные смыслы и обладало безупречными формами.

– Ну как тебе погружение? – услышал он из угла комнаты вопрос, не сразу сфокусировав в сознании реальность комнаты и мальчишки-вундеркинда.

– Я таких мультиков еще никогда не видел. И что, в этом можно разобраться? – Андрей разглядел, как мальчишка большими мазками накидывает на натянутый на мольберте большой ватман абрис будущего рисунка.