– Честь и слава вашей матушке.

Это избавило меня от неприятной истории со свекровью. На следующий день мы уезжали на юг.

Иван Петрович так быстро и хорошо оправился в гостях у моей матери, что даже наш маленький сынок Воля, которому тогда было около 5 лет, говорил:

– Что значит купание в море и такая вкусная еда, как у бабушки: папа в Питере был совсем стариком, все лежал и не разговаривал, а теперь так весело болтает, все смеется, и не ходит, а бегает.

И действительно, Иван Петрович великолепно отдохнул, повеселел и поправился. Он ежедневно купался в море, наслаждался виноградом, который сам рвал с лоз, и сильно увлекался ловлей бабочек. Он их начал коллекционировать для маленького сына. Эта страсть дошла до того, что, видя красивую бабочку, он снимал шляпу и шепотом умолял не улетать, а дать ему возможность поместить ее в свою коллекцию.

Надо сказать, что страсть к бабочкам началась еще в предыдущее лето в Александрии, где Иван Петрович соперничал с профессором химии Потелициным[14]. Когда химику удалось поймать «синюю орденскую ленту», Иван Петрович буквально впал в отчаяние и даже отложил отъезд на несколько дней, чтобы попытать свое счастье. Бабочка не появлялась, и волею-неволей пришлось примириться с этой неудачей.

Каково же было торжество, когда в цветнике у моей матери он поймал их сразу три, да еще более редкую «красную орденскую ленту».

Читали мы с ним это лето «Фауста» в переводе Холодковского^>112. С того времени и до самой своей кончины Иван Петрович любил перечитывать это великое творение. Шекспира и Гёте он считал превыше всех писателей. Из наших же почитал Достоевского, Пушкина и Крылова. Последнего любил он с самого раннего детства.

Вернулись мы в Петербург веселые и счастливые. По возвращении Иван Петрович просил меня никогда не вспоминать о табесе. Что я свято и исполнила.

Нашли мы себе квартиру на Петербургской стороне – на углу Введенской и Пушкарской улиц в третьем этаже со двора. Квартира состояла из четырех маленьких комнат и кухни. Когда был у нас там профессор Ненцкий, он заметил: «Квартирка недурна, но зачем так воняет псиной на лестнице?»

В это время у нас был еще только один ребенок – пятилетний старший сын Володя. Финансы наши были в очень плохом состоянии. Я не держала прислугу и все по хозяйству делала сама.

Каждый день гуляла с ребенком, приготовляла обед, занималась с мальчиком и обшивала его, а вечерами писала под диктовку работы Ивана Петровича. Жизнь наша шла счастливо и покойно, полная умственных интересов. Размолвки, если и бывали, то пустяковые.

Дочь Павловых Вера в младенческом возрасте

Однажды Иван Петрович опоздал чуть ли не на два часа к обеду. Понятно, обед перепортился. Иван Петрович очень резко выражал свое неудовольствие на меня за невкусный обед, а на мальчика за его бесконечные разговоры. Сынишка с удивлением посмотрел на отца, всегда с ним ласкового, и спросил:

– Скажи, пожалуйста, папа, чем мы с мамой виноваты, что у тебя был неудачный опыт?

Эти слова были ведром холодной воды на Ивана Петровича. Он схватил мальчика на руки, стал его обнимать, целовать и приговаривать:

– Да, правда должна быть выше всего! Я был неправ, и это больше никогда не повторится. Ты помни, как было стыдно твоему отцу за его несправедливый поступок. Да и ты, Сара, забудь, пожалуйста, мой проступок.

И действительно, мы никогда больше не страдали от неудачных опытов, хотя их было множество.

В этой квартире мы прожили два года, а потом переехали в большую квартиру этого же дома^>113 в бельэтаже, окнами на солнечную площадь, с парадным входом, с высокими большими комнатами. Это был вкус Ивана Петровича – чтобы в квартире было много воздуха и света. Переехали мы туда уже с двумя детьми.