За время истории с Пашутиным Иван Петрович частенько печально твердил: «Беда наша в том, что нет у нас ни малейшей солидарности!»
У свекра Петра Дмитриевича
После отчаянного 89-го года, когда Иван Петрович думал, что у него табес, и мы прожили девять месяцев под этой тяжелой, нависшей над нами тучей, на лето поехали мы отдыхать к моей матери в Бердянск.
По дороге остановились, как всегда, погостить у родителей Ивана Петровича. Да, признаться сказать, у нас и не было денег на дальнейшую дорогу. Об этом я написала сестре, прося ее выручить и дать нам возможность приятно провести время вместе со всей нашей семьей.
В этот приезд часто беседовала я с отцом Ивана Петровича, сидя на балконе. Он говорил:
– Я не понимаю, чему вы все смеетесь? Ведь у вас нет ничего!
– Как нет ничего? У меня чудесный муж, прелестнейший сынишка, я здорова и молода. Как же мне не смеяться?
– Да, а вот, получив деньги, вы что-то уж очень веселитесь!
– Еще бы! Я радуюсь свиданию с дорогими родными и свиданию с нежно любимым прекрасным морем! Буду им любоваться и плавать на просторе!
– Ну, а чему же Иван-то радуется? Тому, что уедет от своих родителей?
Верхние сени в доме Павловых в Рязани
– Батюшка, какая скромность! Вы не хотите признать ваших блестящих педагогических достижений. Ведь вы воспитывали Ивана Петровича по Писанию, а в Писании сказано: «И оставит человек (заметьте, мужчина, а не женщина) отца и мать и прилепится к жене, и будут две плоти едина». И еще сказано в Писании: «Не хлебом единым жив будет человек, но великим словом, исходящим из уст божьих». – Вот Иван Петрович и преуспел под вашим руководством. Мы с ним действительно плоть едина. О хлебе насущном он не заботится, а занимается на благо человечеству наукой, отыскивая истину. А истина и есть слово, исходящее из уст Божьих. Вот каковы результаты ваших трудов, батюшка. Посмотрите, вон идет Ваня с Волей и весь сияет – наверное, поймал новую бабочку! Ну, разве можно не радоваться на него!
Несмотря на такие мои резкости, старик никогда не пропускал часы наших бесед и говорил Дмитрию Петровичу: «Умна, умна, а нас не любит», а я поручала Дмитрию Петровичу ответить: «Умен, умен, а меня не любит».
Позволяла же я себе быть иногда резкой, раздраженная мелкими придирками и попреками. Меня так знакомили с родными или чужими людьми: «А это наша бесприданница!»
Во время пребывания у родителей Ивана Петровича я никогда не заявляла никаких претензий относительно нашего прокормления. Но единственного сынка, которому было около пяти лет, я кормила из собственных рук и собственной провизией. На такие маленькие покупки у меня всегда хватало своих денег.
Вот однажды после беседы на балконе с отцом Ивана Петровича спустилась я вниз, чтобы жарить котлетки сынишке. Их родственница выносит и показывает мне масло, оставленное бабушкой для единственного внука. Это было не масло, а заплесневелый кусок зеленого цвета и неприятного запаха. Немедленно я послала купить свежего масла, а этот зеленый кусок взяла в руки и помчалась наверх к бабушке. Не знаю, чтобы у нас вышло!
Надо было проходить через комнату, в которой сидел свекор со своим любимым прихожанином. Это был совсем простой человек, но умный и весьма богатый. В каждом кармане жилета он имел часы с толстыми золотыми цепочками. Меня представили ему как «нашу бесприданницу». Я вспылила:
– Что вы, батюшка, так прославляете мою мать? Осталась она вдовой, когда старшей дочери было 16 лет, а мне с братом 5 и 6 лет. Сейчас все ее дети на хорошей и верной дороге.
Собеседник свекра встал, до колен поклонился мне и сказал: