Марк тогда только плечами пожал. Он не любил людей и не стеснялся им говорить об этом. Не всем и не всегда, конечно, но все же.

После ухода родителей Марк сгрузил посуду в посудомойку, включил ее. Завтра придет уборщица, разгрузит. Марк вспомнил девчонку, убиравшую у него уже не первую неделю. Тихая забитая толстушка со следами от прыщей на лице. Всегда взъерошенная, как воробей после дождя. Марк мог побиться об заклад, что она считала каждую копейку и экономила на всем, включая еду, слишком потрепанной и изношенной выглядела ее одежда. Девчонка полностью устраивала молчаливого Марка. Она хорошо делала свою работу, не лезла к нему с разговорами и старалась быть как можно более незаметной. То, что надо.

Марк вышел из кухни, прошел в кабинет, включил ноут. Надо бы заварить себе кофе, работать предстоит еще долго. Но была неохота возвращаться. В конце концов, что он, пару часов не выдержит без искусственной стимуляции мозга?

С этой мыслью Марк открыл присланный на его мейл документ. Завтрашняя деловая встреча. Надо хотя бы немного быть в курсе. Отец, конечно, как обычно возьмет разговор в свои руки. Но Марку не нравилось чувствовать себя китайским болванчиком, только и умевшим, что дергать головой.

Марк нашел в одной из папок ноута «Битлз», включил рэндомно записи и погрузился в присланный документ. Отчеты, отчеты.

We all live in a yellow submarine

Yellow submarine, yellow submarine

We all live in a yellow submarine

Yellow submarine, yellow submarine,

– звучало в динамиках.

Мы все живем в желтой подводной лодке,

Желтой подводной лодке, желтой подводной лодке.

Мы все живем в желтой подводной лодке,

Желтой подводной лодке, желтой подводной лодке,

– переводил для себя мысленно Марк.

Работа спорилась, и все же через час Марк поднялся и решительно отправился на кухню. Как он ни храбрился, а кофе был просто необходим. Глаза слипались, чтоб их. Видно, сказалось напряжение этого дурацкого дня и никому не нужного праздника. Следовало взбодриться, прямо сейчас, иначе Марка вырубит прямо на клаве ноута.

– Молчи, не надо слов, пусть в этот вечер за нас с тобою чувства говорят1, – лилось из наушников.

Нина слушала композицию снова и снова. Она давно выучила наизусть слова, но каждый раз, словно впервые, внимательно вслушивалась в каждый куплет.

За стеной в кои-то веки было тихо. У матери болела голова, отец еще не пришел с работы. Нина подозревала, что он нарочно задерживается там буквально каждый день. Конечно, кому ж захочется выслушивать надуманные попреки.

Нина вздохнула. Работодатель, наверное, уже распрощался с родителями. Он вообще нелюдимый, как только терпит родню.

Мысль о нем вызвала горькую улыбку на губах и заставила внутренности скрутиться в тугой жгут то ли от обиды на судьбу, то ли от боли. Впрочем, какая боль, откуда ей взяться у поломойки? Нине уж точно никто ничего не обещал.

Жгут скрутился еще сильней. Нина поморщилась. Так и до гастрита, а потом и язвы недалеко. Психосоматика, чтоб ее. Если бы Нина обладала хоть часть красоты Наташки… Если бы…

Нина глубоко вдохнула и выпустила воздух через крепко сжатые зубы. Раз, другой, третий… на пятый жгут начала потихоньку разматываться.

После пятнадцатого исчез полностью. Нина вытащила из ушей наушники. Пора спать. Она ж не хочет опоздать завтра… Вряд ли ей кто-то что-то выскажет, но Нина терпеть не могла опаздывать.

Потянувшись, она щелкнула кнопкой ночника, небольшой красной лампы, и комната погрузилась в полную темноту. Даже фонарь на улице не горел. Не в их районе. Здесь с наступлением темноты по улицам ходили только самые бесстрашные. Ну, или те, которым было нечего терять.