В стороне, возле запылённого «пассата», их встретила симпатичная темноглазая блондинка в пёстром сарафане и босоножках на каблучке.

– Алёна, – улыбнулась она.

Костя бережно пожал её тонкую ладонь и представился. Очень приятно.

– Когда у тебя, говоришь, занятие по скайпу? – спросил Сергей.

Это было удивительно: обмолвился перед выездом один раз, а он помнит! До занятия оставалось три часа, и Серый предложил, пока есть время, развеяться на Приморском бульваре.

– Мы всё ждём, когда ты станешь великим писателем, – сказал он, сворачивая на проспект Нахимова.

– Это разные вещи, грамотность и творчество. Не всегда гуляют вместе. Да и великие писатели вымерли. Я по роду занятий читаю современных, а другие… Спрошу иногда ученика: знаешь такого-то? А того? Этого? – Костя назвал несколько весьма знаменитых в издательском кругу имён. – Никто не знает. Получается, их как будто и нет.

– Я тоже не знаю, – не отрываясь от руля, пожал плечами Серёга.

– Последнюю фамилию где-то слышала, – отозвалась Алёна.

– Значит, он скрипит не зря. А остальные… увы.

– Ты стань не современным, а вымершим, как Лев Толстов, – сказал Сергей. – Всё, паркуюсь. Оперделился с местом.

– Ну тебя! – Алёна, широким взмахом обозначив затрещину, едва коснулась пальчиками его головы.

Костя расстегнул свой рюкзак, вытащил фотосумку. Готов Толстов.

10

На бульваре было многолюдно, ветрено, пахло морем и свободой. Первый же порыв раздул сарафан Алёны огромным цветком, показал её белые в красный горошек трусики, заставил схватиться за ноги и захохотать.

– Не холодно? – спросил Сергей, поправив ей на плече бретельку.

Алёна покачала головой. Ветер и вправду был тёплый, почти жаркий.

Они радовались совсем ребячески. Чему: какому-то воспоминанию? Или выходному среди недели? Когда ещё смогут беззаботно погулять…

Ай, не всё ли тебе равно!

Костя отошёл и, став на колено, прицелился в парочку из фотоаппарата.

Невдалеке, в тени акаций, пожилой аккордеонист играл камаринского. Тёмные пальцы мелькали по клавишам, переливались меха. Те самые звуки: концерт самодеятельности классе в девятом… десятом? Репетиции по вечерам, Надя Артюх – звезда, такие фокусы выделывала дивными ногами… Давно, слишком давно.

Всё-таки Костя огляделся: вдруг? Но ясное дело, не увидел никого, хотя бы отдалённо похожего.

Музыкант имел признание – оно трепетало бумажными крыльями в фанерном ящике у ног. Довольно-таки весомое: дно было закрыто не в один слой. Дождавшись конца мелодии, Костя посадил в ящик сторублёвую бабочку от себя и, чтобы не упорхнула на ветру, придавил монетами.

– Благодарю вас, – сказал аккордеонист, сыграл знакомое вступление и запел молодым, звонким баритоном:

Под звуки вальса спустились к бухте, пошли в сторону памятника затопленным кораблям. Волны были на заглядение: летели к набережной, кипя и сверкая, каждая как праздничный салют. Ближняя разбилась с пушечным громом, пеной взбежала по уходящим в воду ступеням, взорвалась фонтанами. Дети, толпившиеся у края, с криками бросились врассыпную, и вместе с ними несколько мокрых счастливых собак. Вновь осторожно подошли, заглянули вниз, чуть ли под гранитные плиты, словно пиратский клад мечтая найти, – до следующей волны. Удар! Вовремя щёлкнул затвор, безотказная матрица поймала восторженно распахнутые глаза, растопыренные руки, даже радугу за спинами, в туче брызг, слишком мимолётную, чтобы уловить её простым взглядом.

Увеличив последний снимок на экране камеры, Костя различил на противоположном берегу Артиллерийской бухты двойника – такого же коренастого, в светлой футболке, с фотоаппаратом, направленным на бульвар.