– Что случилось, Мышоночка?

– Ничего. Прости.

– За что?

За то, что было вчера, за то, что чуть не случилось. Мамочка бы не пережила. А бедный Папа узнал бы, когда вернулся с работы. И Мелкий навсегда бы запомнил…

– Что на обед будешь?

– Уже обед?

– Ты долго спала.

А Мышь легла бы снова. Она проспала почти сутки, но не чувствовала себя выспавшейся. Нда. Организм такой же неблагодарный, как и она сама. Что там, под столом? Незамеченное и затерянное в банках на зиму? Она, наверное, столкнула их, когда брыкалась… хорошо, что у Мамочки больное сердце и она не залезает под стол, а то бы начались расспросы, чье, кто здесь был, что делал…

Боже, как же ей стыдно.

– Ма… там тебя Мелкий звал, кажется.

– Ой, сейчас-сейчас… а чего же я не слышала…

Она засуетилась, наспех вытерла руки и побежала к младшему ребенку так, будто ее сам Президент позвал. Мышь схватила пластиковый контейнер с пирожными, спрятала под футболку… разве она засыпала в футболке?.. Бросилась в коридор и сунула коробку меж курток. Раз сегодня – это завтра, значит, из Норы никто не пойдет – не в их правилах колобродить по выходным, особенно, в субботу, когда Папа отсыпается.

– Мышоночка, подойди, пожалуйста! Нет, Маленький, сам… – Мышь с опаской заглянула в комнату. Вроде ничего страшного: Мамочка стояла над этим недо-художником и гладила его по растрепанным волосам, – Ты уже взрослый, должен сам уметь. Давай, вот она.

Мышь опустилась на кровать. Простыни под ней были смяты – ее удерживали здесь силой, а потом Толстушка сидела рядом… черт знает сколько. Будто с ребенком.

Как же…

– Доченька, Маленький хотел тебя кое-о-чем попросить.

– Рановато ему еще списывать, – она брякнула, не подумав, не глядя на них даже, думая только о простынях и о том, что потом они все здесь были… кажется, сидели с ней втроем. Говорили. Наверное, это Ян вымыл плиту. А благодаря Хачу они ушли до того, как вернулась Мамочка. А Толстушка внимательно следила за хвостом…

Они подошли к Мыши вместе: Мелкий – куксясь, Мамочка – держа его за плечи. Будто собирались просить милостыню, Господи. Мышь провела рукой вверх и нащупала под подушкой чётки. Их здесь не было раньше. Лена положила. Знала, что для Мыши это важно.

Как стыдно…

– Мыша, ты ведь очень-очень умная, – начал брат, но Мамочка его поправила:

– Самая умная.

– Самая умная!

Не так стыдно, как ожидалось.

– И очень замечательная, – добавила Мамочка.

– Да…

– Чего нужно-то? – перебила их Мышь. Все эти слова ничего не значат, как не значили вчера, позавчера… никогда. Значение имеет только то, что ты делаешь.

А они ушли.

– Научи меня рисовать!

Мамочка шикнула:

– Папа спит!

Мелкий дернулся, втянул голову в плечи, как черепаха, но взгляда не отвел. Его эта детская упертость…

– Чего сделать?

– Рисовать! Ты же училась!

Ну да, училась. По видео в Рунете, черкая в тетрадях на перемене, срисовывая у более умелых художников. У нее было достаточно знаний, но слишком кривые руки, чтобы их использовать. Да и желания как такового…

Хвост слабо дернулся, но на этом все. Странно. Обычно на любое «не хочу» у них начиналась война.

– У тебя очень хорошо получалось в детстве, – сказала Мамочка.

– В детстве у всех хорошо получается, – парировала Мышь. Они реально выглядели так, будто вот-вот заканючат: «подайте, Христа ради!» Знал бы Папа… и сколько надежды у обоих в глазах, будто Мышь разом может решить все их проблемы.

Она вздохнула.

– Может быть. Если время будет.

Мелкий чуть ли не взвизгнул – как свинюха – и бросился к ней на шею.

– Спасибо, спасибо!

– Отвали. Ты зубы не чистил. Фу. Блин, отпусти, ну хорош.

Мамочка смотрела на них, прижав руки к груди, с умилением и чуть ли не слезами на глазах. Конечно, ведь нашлась еще одна проблема, которую может решить ее талантливая, невероятная…