«Я не могу. Нет сил».
«Встань и иди, – он изо всех сил хлестнул по бедру изнутри, по голой коже, – садись за стол и делай, тупая ноющая сука».
Встать и идти. Он начал вскрывать старые следы, те, что успели зажить за несколько дней, он снова делал невыносимо больно, но это глушило мысли, и больше ни о чем думать не получалось.
«Встань и иди. Делай все, что в твоих силах, даже если это бесполезно».
Она встанет. Она сделает. Только нужно повыше натянуть одеяло, Мамочка будет…
«Встань и иди».
«Встань и иди».
«Встань и иди».
«А если не можешь, хотя бы заткнись, чтобы они не слышали».
Из нее вытекала жизнь, вытекали мысли и слезы, и это то, что он мог сделать, то единственное, в чем он был хорош – благодаря ему у Мыши просто не оставалось сил, чтобы осознать: самой этот круг ей не разорвать. И когда он явит свой конец, все станет только хуже.
«Норм».
Бывают дни, когда испортить все может абсолютно любая мелочь.
Бывают дни еще хуже.
– Мышоночка, подъем! Без пяти шесть!
Обычные дни.
Дни, когда трудно объяснить себе, зачем вообще просыпаться.
– Ты лентяйка! Я уже встал и даже зубы почистил, а ты лежишь!
– Отвали…
Преодолеть неизбежную тянущую боль внизу живота – пытка, с которой ежемесячно справляется любая девчонка. Гораздо сложнее отодрать хвост, который обвился вокруг деревянного столбика. Потяжелев за ночной срыв, он вцепился в кровать мертвой хваткой, и Мышь даже изогнуться нормально не могла, только скрестись жалобно по изголовью.
– Мамочка сказала, чтобы я тебя разбудил! Вставай!
Она должна была встать.
– Ты должна встать! Давай!
Она должна была.
Она не могла.
Она с трудом перевела взгляд на Мелкого, который с ногами залез на ее постель и чуть ли прыгал, сотрясая оба яруса. Не было сил столкнуть его. Открыть рот – на то едва хватило.
– Если щас не свалишь, расскажу Папе, что тебя записали на конкурс стенгазеты.
Засранца как ветром сдуло. Никто больше не тряс кровать. Но она по-прежнему не могла встать, и вот-вот должна была начаться ежедневная забавная игра, которая длилась столько, сколько Мышь себя помнила.
Вчерашний день был исключением – ее буквально подбросило в кровати, хотелось взглянуть в зеркало и увидеть вдруг, что к совершеннолетию все изменилось, что она стала другой, исчезло это лицо и появилось другое, любое – не ее. Желание было настолько сильным, что хвост даже не мешал, наоборот, подгонял, хоть и наказал потом за наивность.
Сегодняшний день должен был быть ничем не примечательным, кроме одного… но это «одно» Мышь отбросила тут же, вычеркнула из списка дел и из головы.
«Никаких свиданий с конфетным маньяком. То есть, никаких рисковых встреч с конфетным маньяком. Он же не на свидание звал».
Так что день предстоял самый обычный. И нужно было встать. Нужно было объяснить себе, зачем.
– Давай, гад. Давай, ленивая, тупая… давай, давай, – Мышь поскребла хвост ногтями, но тот не отлеплялся от кровати, а ведь утекали драгоценные секунды, которые можно было потратить в Клетке на подготовку к учебе или причесать эту ужасную прядь, которая всегда, выбивалась из хвоста. А если Мышь не успеет погладить рубашку?
– Отпусти, сволочь, у нас сегодня важные дела.
Он словно спрашивал: «какие? Зачем вообще все это?»
– Если мы не пойдем в Клетку, мы завалим Экзамен. Если завалим Экзамен, не поступим в СЛУ!
«Ты и так не поступишь».
– А еще допы! И Мамочка расстроится, если узнает, что мы прогуливаем!
Мышь рванулась, упала на шкаф, вцепилась в него, и все было бы легче, если бы хвост тащил ее именно к кровати, натягиваясь, как резинка, утаскивая обратно. Но ему все равно где, все равно, как. И шкаф оказался прекрасной поверхностью, по которой можно было скатиться на пол.