Тревога за друга отошла на второй план, уступив место другому, по чести сказать, более близкому собственной шкуре чувству – страху.

Теперь Андрей направился к выходу не просто «не задерживаясь». Он бросился прочь, совершенно честно признаваясь себе, что это паника. Не забыв, впрочем, прихватить валяющийся на полу пистолет.

Только оказавшись за рулем автомобиля, Андрей, наконец-то, перевел дух.

Бросил пистолет с листком на соседнее сидение, не тратя ни секунды, воткнул ключ в замок зажигания и включил стартер. Двигатель откликнулся безжизненным холодным вращением, вопреки своему, обычно покладистому характеру, решив на этот раз, почему-то не заводиться.

– Твою мать! – прошипел Андрей и, судорожно крутанув ключ до конца влево, повторил попытку, уже более зло и настойчиво.

Не приспособленный к большим нагрузкам моторчик стартера заныл надсадно и жалобно, умоляя заупрямившееся сердце «Лады», ожить поскорее, чтобы избавить его от этих ужасных, нечеловеческих страданий.

Внезапно магнитола включилась сама собой. Заорала вдруг истошно всеми четырьмя колонками, ударив по взвинченным нервам оглушительным и агрессивным соло электрической гитары.

Андрей судорожно пробежался пальцами по кнопкам. Безуспешно. Наконец догадался, каким образом можно остановить этот взбесившийся громкоголосый прибор. Сорванная со своего места панелька, отлетела в конец салона, хлестко ударившись о заднее стекло.

В этот раз двигатель запустился сразу.

На «ручнике» и задней передаче «пятнашка» развернулась, практически на месте. Коротко мигнув красными огоньками стоп-сигналов, машина понеслась прочь. Оставив на память о своем пребывании здесь лишь легкий, быстро рассеивающийся запах выхлопного газа, да колею грубо вырванной травы в месте своего лихого разворота.

Глава 4

Город уже почти освободился от дневной духоты, когда Андрей, припарковав машину у центрального входа церковной территории заглушил двигатель.

Посидев немного в тишине, взял с панели лист, положил его в карман и вышел на улицу.

В первое мгновение храм обескуражил Андрея своей торжественностью и многозначительностью внутреннего убранства.

С чувством некоторого стыда, бывший пионер и комсомолец признался себе, что вряд ли когда-нибудь научится ощущать себя в этих стенах своим. Тем более захочет прийти сюда за покаянием, или, тем более, утешением. Все-таки счастливое, коммунистическое детство засело в мозгах глубоко и, наверно уже навсегда. Что, впрочем, за пределами данного помещения, проблемой не казалось совсем.

В дальнем конце огромного, пустынного зала, возле самого алтаря, спиной к выходу стоял мужчина в одеянии священника.

Андрей подошел к человеку, остановился рядом. Коротко взглянув на его лицо и убедившись, что это именно тот, кто ему нужен, перевел взгляд на стоящую в центре картину с изображением приятной молодой женщины. Она держала на коленях годовалого пухленького малыша, с недетской мудростью и печалью в глазах.

Выждав для приличия некоторую паузу, Андрей решился нарушить молчание:

– Здравствуйте.

– Здравствуй Андрей.

Вопреки ожиданию, голос отца Михаила оказался не тем, по тоскливому раскатистым и басовитым, типа: «Боже еси на небеси», а совсем даже наоборот – мягким, спокойным, светским, или, наверно, точнее сказать мирским. В общем, самым обыкновенным. Почему-то это успокаивало…

– Антон просил меня…

– Не нужно было забирать пистолет,– чуть слышно произнес вдруг отец Михаил, не отводя взгляда от нежного лика самой известной, после Евы, человеческой матери.

– Пистолет?! – Андрей изумленно повернулся к собеседнику.

– Когда ты возвращался, ничего странного не произошло?