А потом я заметил, что от чёрной крыши местами подымается лёгкий прозрачный парок.

Солнце греет, догадался я.

Более того – по рубероиду стали намечаться просохшие участки, они ширились, соединялись между собой, разрастались.

Меня захватило это расширение солнечных владений.

Я знал, что уже никто не придёт и мне можно уходить, но пусть ещё вон там влажный рубероид станет серовато-сухим, а вон тот островок дорастёт до самого края крыши.

Я вернулся домой к обеду и не стал объяснять маме, что солнце завербовало меня в свои сподвижники…

Ближе к лету папа собрался пойти на рыбалку за Зону и он согласился взять меня с собой, если я накопаю червей для наживки.

Мне были известны хорошие места для копки червей и я заготовил их целый клубок – половину консервной банки.

Мы вышли очень рано и возле КПП к нам присоединились ещё два взрослых рыбака с такими же бумажками разрешения на выход из Зоны на целый день.

За воротами мы свернули вправо и пошли через лес.

Мы всё шли и шли, и снова шли, но вокруг оставался всё тот же лес.

Иногда тропа подходила к опушке, но затем опять уводила в глушь.

Я терпеливо шёл, потому что папа меня предупреждал заранее, что идти надо аж восемь километров, а я ответил, что ничего, дойду, вот и шёл, хотя моя удочка и банка с наживкой стали совсем тяжёлыми.

Наконец, мы вышли к лесному озеру, рыбаки сказали, что это Соминское, но я его не узнал, хотя именно в нём когда-то научился плавать.

Мы прошли по заросшему травой мысу и в конце него увидели настоящий плот.

Один рыбак остался на берегу, а мы трое поднялись на плот.

Он был сделан из брёвен от лиственных деревьев в тонкой зелёной коре.

Упираясь в дно длинными жердями, папа и второй рыбак вывели его метров за тридцать от берега, где мы остановились для ловли.

Брёвна плота были связаны не слишком плотно и под ними виднелись поперечные брёвна, утопленные в непроглядно чёрную глубь, так что приходилось быть осторожным.

Мы забросили снасть на три разные стороны и начали удить.

Пойманные рыбы оказывались не такими крупными, как можно было ожидать по упорству их сопротивления твоей удочке, а позади морды и на спине у них топорщились колючие шипы.

Папа сказал, что это ерши, а рыбак добавил, что самая вкусная уха получается только из них.

Потом, когда мы вернулись на берег и в котелке над костром приготовили из них уху, я, конечно, всё съел, но не смог разобраться насколько она вкусная – уж больно была горяча.

Рыбаки сказали, что клёва больше ждать нечего и легли поспать под деревьями.

Папа тоже поспал, а когда все проснулись мы потихоньку пошли обратно.

Мы шли уже не через лес, а вдоль его края, по пригоркам и долинам, потому что увольнительная же до самого вечера.

В одном месте мы сверху увидели совершенно круглое озерцо, обросшее камышом.

Мы спустились к нему и папа захотел обязательно в нём поплавать.

Один рыбак отговаривал его, потому что это озерцо названо Ведьмин Глаз и тут постоянно кто-нибудь утопает запутавшись в ряске.

Но папа всё равно разделся, ухватился руками за корму маленькой лодки, что была возле берега, и, взбивая ногами пенные всплески, поплыл, а на полпути к другому берегу он вспомнил что у него часы на руке и повесил их браслет на гвоздь вбитый в доску кормы, потом он приплыл обратно, несмотря на то, что длинные космы озёрной ряски оплетали его за плечи.

Когда он уже выходил на берег мы увидели, что через наклонное поле с криками бежит женщина в длинной деревенской одежде.

Но она ничего нового не сказала, а только повторила слышанное нами от рыбака-попутчика.

На подходе к КПП нас застигло ненастье и мы хорошенько промокли, пока дошли домой, но никто потом не заболел…