Конечно, в более продвинутых странах за такую педагогику можно запросто раскрутиться вплоть до лишения родительских прав, но правым я и поныне считаю себя – ни один биологический вид не способен выживать в собственных отходах.

Я бы ещё мог понять, если б он плевал на стены, но в построенном мною доме их покрывала известковая побелка, а по извести слюна не поползёт.

Несколько лет спустя наскреблись средства на облицовку кафелем, но дети уже стали взрослыми…)

Воспроизводя мир полувековой давности, чувствуешь себя, типа, всемогущим и детали конструкции подгоняешь как самому понравится – никто не уличит.

Да только вот себя-то не обманешь и я должен признаться, что сейчас, на расстоянии в пятьдесят лет, не всё удаётся восстановить со стопроцентной достоверностью.

Например, я далеко не уверен, что голубиная загородка на чердаке вообще как-то связана с офицером Савкиным, не исключено, что это сооружение принадлежало Степану Зимину, отцу Юры и Лидочки.

Или там были две загородки?

И мне не достаёт уверенности заявить о наличии голубей в той, или иной загородке (но была ли вторая?), когда я впервые отважился полезть вверх по железной лестнице навстречу чему-то неведомому, неразличимому в сумеречном квадрате проёма над головой.

Вполне возможно, мне просто вспомнилось замечание, услышанное в разговоре родителей, что даже и голуби Степана страдают из-за его запоя.

Несомненным остаётся лишь трепетный восторг первооткрытия, когда, оставив далеко внизу – на лестничной площадке – сестру, с её зловещими предсказаниями об убиении меня родительской рукой, и брата, безмолвно следящего за каждым моим движением, я вскарабкался в новый мир распростёршийся под шифером крыши.

Через пару дней Наташка прибежала в нашу комнату с гордостью объявить – Сашка только что тоже залез на чердак…

Так что, вполне возможно, никаких голубей на чердаке уже не было, но во дворе квартала их хватало.

Планировка квартального двора являла собой редкостный шедевр геометрической правильности: внутрь прямоугольника, ограниченного шестью зданиями, был вписан эллипс дороги, по обе стороны которой тянулись дренажные кюветы, перекрытые мощными мостками – строго напротив каждого из срединных подъездов.

Две неширокие бетонные дорожки рассекали эллипс натрое, под прямым углом к его продольной оси; образованный ими и вдольдорожными кюветами прямоугольник разделялся опять-таки на три части дополнительной парой дорожек параллельных оси и друг дружке, которые, перпендикулярно сходясь с первой парой, преломлялись в диагональные лучи дорожек протянувшихся к мосткам центральных подъездов угловых зданий, и из точек пересечения-преломления-лучеиспускания исходили бетонированные дуги описанные вокруг двух круглых деревянных беседок, превращая двор в образчик совершеннейшей геометризации, на которую не всякий Версаль потянет.

( … природа не способна творить в столь выверенном Bau Stile.

Нет в ней циркульных окружностей, абсолютно равнобедренных треугольников и безукоризненных квадратов – где-нибудь да и выткнется неутаимое шило из мешка матушки-природы…)

Деревьев во дворе не было.

Может впоследствии они там выросли, но в памяти не нахожу даже и саженцев, а только лишь траву, расквадраченную бетонными дорожками, ну и, конечно, голубей перелетавших стаей из конца в конец громадного двора на призывное: «гуль-гуль-гуль-гуль-гуль-гуль-гуль».

Мне нравилось кормить этих похожих друг на дружку, но всё же таких разных голубей, слетавшихся на зов, чтобы поспешно клевать хлеб покрошенный возле подъезда на дорогу, по которой никогда не ездили машины; за редким исключением бортового грузовика с мебелью переезжающих жильцов, или самосвала с грузом дров для чугунных топок котлов нагрева воды установленных в ванной каждой квартиры.