Так Клуб стал частью моей жизни и если я долго не приходил из школы домой, там не беспокоились – я пропадаю в Клубе…

Зимними вечерами нашим развлечением стало катанье на «колбасе» трамвая.

Это такая трубчатая решётка на пружинах под кабинкой водителя.

Мы поджидали трамвай на остановке, заходили ему в хвост, а когда вагон трогался с места, вспрыгивали на «колбасу», цепляясь руками за выступ под стеклом водительской кабины, но выступ этот совсем гладкий, вроде небольшого подоконника, поэтому приходится часто перехватываться и напрягать пальцы.

Трамвай громыхает и гонит, «колбаса» пружинно покачивает на стыках рельс – класс!

Самый разгонистый участок пути между Базаром и нашей тринадцатой школой.

Именно там однажды мои закоченелые пальцы начали соскальзывать с выступа, но Чепа крикнул «держись!» и придавил мою ладонь своею, но тут Куба сказал «капец!», потому что его пальцы тоже соскользнули и он спрыгнул на всём ходу, хорошо хоть в ствол тополя не врезался.

Но потом он нас догнал из темноты, пока трамвай дожидался встречного на разминке, и дальше мы опять покатили вместе…

Так развлекались не только мы, а целые группы ребят нашего возраста.

Иногда нас понацепливалось столько, что пружинистая «колбаса» начинала на ходу чиркать и скрести по рельсам.

На остановках-разминках кондукторши спускались из вагона прогнать «колбасников», мы отбегали, но прежде, чем трамвай успевал набрать ход навешивались заново…

Однажды вместо школьных уроков нас повели в Завод на экскурсию.

Сперва в пожарную команду, недалеко от Главной проходной, потом в Цех по заправке кислородных баллонов, от них в Кузнечный, где ничего не слышно за гулом вентиляторов и воем пламени в кирпичных печах.

Рабочие большущими клещами вытягивали из печей добела раскалённые болванки и небольшим краном переправляли их на наковальни гидравлических молотов.

Наша экскурсия постояла, наблюдая, как один рабочий клещами покороче переворачивает болванку по наковальне так и эдак, а сверху, проскальзывая между двух промасленных станин, по ней гахкает махина молота, чтоб выковалась нужная форма.

По ходу ковки цвет болванки темнел до алого, потом до тёмно-вишнёвого, и от неё отслаивалась чешуя окалины.

Но удивительней всего, что этот молот очень чуткий, умеет бить совсем слегка и даже останавливаться на полпути резкого разгона, а управляется он парой рычагов от станины, которыми орудовала рабочая в платке.

На выходе из цеха, возле другого, примолкшего молота я увидел на асфальтном полу россыпь круглых таблеток из металла приятного сиреневого цвета, диаметром с монету юбилейного рубля, но куда толще.

Увесистый вышел бы биток переворачивать копейки в игре на деньги, к тому же, наверняка ненужные отходы, раз на полу валяются.

Я подобрал одну и моментально бросил, тряся обожжёными пальцами.

Какой-то проходивший мимо рабочий, засмеялся и сказал:

– Шо, сильно тяжёлая?

А в механическом цеху меня поразил строгальный станок – низенький такой, неширокий, не спеша снимает стружку с зажатой пластины металла, а на боку барельефная отливка: название завода изготовившего этот станок в 1904 г.; орфография надписи с твёрдыми знаками в конце слов, как писали до революции – работает!

Ну, а чуть дальше большой советский станок, тоже строгальный: резец бегает длинными прогонами, а рабочий сидит рядом на стуле и просто смотрит – вот работка, а?.

Когда я дома поделился впечатлениями от экскурсии, то мама сказала, почему бы мне теперь не ходить в баню какого-нибудь цеха, вместо городской, куда надо ехать аж до площади Дивизий; тем более, что мама Вадика Кубарева работает на заводской градирне.