Стоило мне ступить на порог моей новой квартиры, я понял, что пора сваливать. Недвижимость мало походила на что-то более-менее жилое, скорее представляла собой неучтённый склад ценных вещей. Часть картин разных размеров на стенах, практически не оставляя просветов бордовых обоев. Другая часть стояла запакованная в бумагу и ткани на полу. По полкам размещались бюсты из всевозможных материалов. По закрытым витринам из прозрачного стекла были расставлены произведения ювелирного искусства из драгоценных металлов и камней: чаши, шкатулки, украшения, короны, предметы роскошного интерьера. Во второй комнате расположилась коллекция часов в полном многообразии: настенные, напольные, наручные, будильники. Самое раздражающее, что они все работали. Когда в первые услышал, как часы в унисон отбили три часа после полудня, испугался не на шутку.

Но одни часы, самые большие, замерли в час тридцать. Выглядели они внушительно. Деревянный корпус из красной породы уверенно стоял на полу. Циферблат отливал серебром и золотом. Сквозь стекло виднелись три гири и круглый маятник. Интересно даже, имеет ли это время какое-нибудь значение или часы остановились из-за неисправности системы?

Открывая двери в третью комнату, я ожидал увидеть новые залежи ценных предметов, но отцу удалось меня удивить. Здесь оказалась просторная мастерская. Два больших окна впускали внутрь много света. Около стена стояли картины, на некоторых даже краска ещё не до конца высохла. В шкафу и столе лежали разные принадлежности для рисования: от кистей до разбавителей для краски. В центре комнаты стоял мольберт, который приковал мой взгляд в ту самую секунду, когда я только вошёл в мастерскую. С полотна на меня смотрела моя мама. Молодая, со счастливой улыбкой и россыпью русых волос. Солнечный свет оттенял мелкие веснушки, которые появлялись на её лице по весне. Строгое платье с голубым воротником добавляло свежести образу.

Я медленно подошёл и коснулся картины, надеясь ещё хотя бы раз ощутить материнское тепло. Мною руководило некое наваждение. Пальцы дотронулись до шершавой, неровной от краски поверхности, от которой исходил жар. Не моргая, чтобы не упустить ничего важного, я всматривался в картину, которая, казалось, в следующую секунду оживёт, мама снова улыбнётся, как умеет только она. Но не через минуту и не через полчаса ничего не произошло. Наваждение постепенно ушло, оставляя в моей груди холодную пропасть скорби и разочарования. Оправиться от потери самого близкого человека я пока так и не смог.

– Что вообще происходит? – растерянно осматриваю мастерскую. – Ничего не понимаю.

Мама никогда не говорила причину их с отцом разлада, просто в какой-то момент он исчез из наших жизней. Но судя по тому, что я вижу, Данис не забывал её и очевидно продолжал испытывать сильные чувства. Мне остаётся надеяться, что чувство это было любовь, а не больная одержимость. Не хотелось бы узнать когда-либо, что отец был сталкером.

– Всё, хватит на сегодня, – прошептал я, стараясь сбросить неприятное ощущение страха с кожи.

Оставить маму, пусть это и всего лишь портрет, в этой холодной квартире в одиночестве рука не поднялась. Я взялся за раму сверху и притянул к себе, делая шаг назад. Неожиданно белый конверт, который видимо спрятали за картиной, упал с шелестом на пол. В сгущающих сумерках мою душу и разум всё сильнее охватывал страх. Для негативных ощущений и испуга не находилось разумного повода. Но стены квартиры будто сдавливали, подавляли, хотелось только одного – поскорее сбежать. А конверт манил демоническим шёпотом, соблазняя и не давая шанса проигнорировать.