Я бы убила Адольфа, если бы не этот вечный звон в ушах. Мы бы спустились на Землю, а затем были бы влюблены в нее до дрожи и жара в груди. А потом бы вернулись и бились так, что не жалко было бы никакого аппарата. Я бы поставила его на колени и заставила умолять. Люди так не хотят умирать, что готовы на любое унижение. Унизить, поставить на то же место, на котором был когда-то Николас. Не стоит убивать одним выстрелом. Я бы задушила его. Я бы обязательно выбрала такой путь, чтобы углядеть тот момент, как он посмотрит в лицо Смерти и испугается. Наслаждение от возможности видеть его страх горячим бальзамом разлилось бы в моей железной душе. Я бы не побрезговала сделать это голыми руками, без перчаток. И это было бы последним прикосновением к поганому телу.

Но ничего. В полете гнев утихнет, и я буду в полном порядке.

S-1.

Когда я приблизилась к Краю, на меня нашло какое-то бессилие. Я смотрела на выстроенные в ряд аппараты, но они совсем не манили меня, как пару часов назад. Нужда в подзарядке тоже давала о себе знать: я перестала ощущать кончики пальцев и распознавать запахи. Поэтому о том, что Николас стоит за моей спиной, я узнала по его голосу.

– Полетишь? – спросил он.

Я оглянулась, а в глазах потемнело окончательно.

– Знаешь, я… Наверное… Сегодня…

– Плохо выглядишь.

Я услышала улыбку в его голосе.

– Я, конечно, могу понести тебя и делать вид, что мне не тяжело.

– Не можешь, – я посмеялась и дала ему руку.

Он довел меня до зарядки и подключил к моей груди. Тьма стала рассеиваться, и я увидела родное лицо.

– Уже гораздо лучше, да? – спросил Николас.

– Да, но я не уверена, что сегодня хочу…

Я не могла себе в этом признаться. За мои семь с лишним лет это был первый раз, когда я отказывалась от тренировки. Даже в голове это звучало дико: на долю секунды у меня закралась мысль, что я неисправна, но еженедельный техосмотр предугадал бы возможность поломки…

– Не хочешь летать?!

Я не знала, как ответить. Повисла пауза.

– Давно не видела тебя таким удивленным, – наконец, сказала я, – и да, я сегодня не хочу…

– А чего хочешь?

– Наверное, ничего не хочу.

Он уставился на меня опечаленным взглядом.

– Не пялься так. Просто… – я зависла, глядя на подключенный ко мне провод. – Просто я все думаю про того парня, который раздавил чужака и украл аппарат…

Я чувствовала, как снова накатывает горький гнев: он как цепкий репейник прилепился к груди. Я все думала, как избавиться от него, но ни разу у меня не получалось сделать это быстро.

Злость сжирала меня, сколько я себя помню: удивительное дело, как ее кислота жрет даже железо, оставляя дыры, словно какая-то моль. В моей груди было несколько таких дыр. Они болели с каждым воспоминанием, увеличивались с каждой неудачей. Это причина моей энергии и жажды побед, но именно они порождают страх собственных чувств. На что способен такой убийственный прибор, как я, на самом деле? Могу ли я убить невиновного? Могу ли бросить то, для чего создана, из-за своей ярости? А может, я и вовсе получала бы удовольствие от чужой боли…

Честно говоря, я не знаю, что хуже: хотеть причинить боль или быть равнодушным. Люди, в которых я замечаю последнее, пугают меня гораздо сильнее. Садизм – это своего рода болезнь, следствие травмы и опасная странность, – что может быть более человеческим? Что касается равнодушия… У равнодушного человека уж очень много сходств с мертвецом. Не чувствовать – значит, не жить, разве не так? Иначе в чем суть такой короткой людской жизни? Люди такие хрупкие и устроены так неловко, что единственная сила, пожалуй, в чувствах.