Жизнь – самое гениальное, что есть на свете. Это она управляет нами на клеточном уровне, а не мы ею, как полагается считать. Уверенность в том, что будет именно то, что я задумала, далеко не всегда оправдывается: получается не так, наперекор, поперек, вопреки, параллельно, и это означает, что у жизни на мой счет есть свои планы.
Именно так у меня происходило с Алисой. Она появлялась в тот момент, когда я меньше всего этого ожидала. Да и вообще, я не думаю о ней, эта девушка в моих мыслях занимает столько же места, как выступающий из воды камень, на который я сейчас смотрю, размышляя над тем, когда он мог там появиться и обломок какой истории отражает собой.
У нас с Алисой разные истории, но зачем она приходит в мою, мне пока неизвестно. Возможно, это я каким–то образом притягиваю её сама. Но если я такая всесильная, то почему Алиса сбежала из уже существующего сюжета и стала писать свой собственный? Я могу только догадываться, потому что сама делала много непредсказуемых вещей в жизни, но потом понимала, что они–то как раз и были закономерными, если посмотреть на всё с другой стороны.
Алиса совсем не вписывалась в мое представление о человеке, который только что окончил юридический факультет. Ну да, мы пользуемся штампами, картинками, образами, создаваемыми нами, и практически не видим того, что существует на самом деле, как будто некий экран закрывает это от нас. Приходится пробираться через буреломы и непроходимые джунгли наших убеждений, вернее – предубеждений, возникающих раньше, чем мы способны сами до чего–то додуматься и к чему–то прийти методом проб и ошибок. Легче сочинить и поверить в это…
В какой–то степени мы все писатели, живущие в созданном нами романе, где любой человек может стать его персонажем, а любой персонаж вполне может существовать в реальности в ближайшем подъезде моего дома. Он живет своей жизнью, независимо от того, что кто–то пишет о нем книгу, думая, что это он сам придумал его. Нас всех придумал Бог. Его ещё называют Творцом. И мы читаем эту книгу, написанную давным–давно, страницу за страницей, книгу своих путешествий.
«Путешествуют не в пространстве, путешествуют внутри самих себя. Новое место чарует нас в той мере, в какой обновляет нас»2.
Сидя в тени дерева, я наблюдаю за рыбацкими лодками в море, стоящими на определенном расстоянии друг от друга. Они вышли ловить рыбу «на вечерней зорьке», как говорили рыбаки в моем детстве и в другой стране, которой больше нет на карте. На воде недалеко от лодок сидят чайки, издалека похожие на детских игрушечных птичек, потому что они, словно неживые, неподвижно замерли в ожидании улова. Видимо, самим лень ловить рыбу, поэтому ждут момента, когда рыбаки будут выбрасывать за борт совсем маленькую рыбешку, от которой нет никакого прока, а чайкам для ужина вполне сгодится. Птицы доверяют рыбацкому чутью: если люди стоят на своих лодках в этом месте, значит рыба здесь точно есть. Вот так просто всё устроено в этом мире: море, рыбаки на лодках, чайки, рыба – вечная картина.
Но нам всегда чего–нибудь не хватает… Говорят, что это стимулирует эволюцию. Однако меня не очень радует подобная мысль. Ведь в этом процессе мы обязательно что–то теряем… А из «приобретенного», во что верится с трудом, утверждение, будто мозг и череп увеличились за несколько тысячелетий по причине того, что человек стал умнее. И дальше я узнаю вообще страшные вещи: дальнейшие технологии позволят людям самим выбирать, какими они хотят видеть себя. То есть всё зависит от того, каковы будут наши вкусы? Но тут происходит небольшой сбой: оказывается, что через 20 тысяч лет человеческий мозг и череп будут расти ещё больше (видимо, настолько умнее мы станем, что ум некуда будет девать) и лоб при этом, естественно, удлинится. А еще через 100 тысяч лет, кроме черепа, увеличатся и глаза (ну, примерно так мы представляем себе инопланетян). Цвет кожи станет намного темнее из–за вредных солнечных излучений. Но больше всего меня огорчило то, что каждый человек будет носить контактные линзы, которые помогут ему взаимодействовать с окружающим миром. Получается, что мы и сейчас–то не очень с ним взаимодействуем, а дальше – хуже: вообще не сможем без линз. Утешает только одно: я не верю, что мы поумнеем настолько. Я не верю, что мы вообще поумнеем, если будем идти в эту сторону. Компьютерные игры, смартфоны, система образования и общий уровень развития заставляют меня думать об обратном: мозг, наоборот, будет атрофироваться за ненадобностью, как некогда часть тела, называемая аппендиксом (кто–нибудь в курсе, что он делает в организме человека и зачем он вообще там нужен?).