Вход в ущелье начинался от стоявшего на высоком пьедестале большого и изрядно разрушенного каменного изваяния в длинном одеянии с капюшоном на голове. Отбитая рука, державшая, когда-то посох, валялась рядом, превращаясь от времени в пыль. От этого места начиналась узкая дорога, мощенная ровными каменными плитами. Она уходила по склону вглубь ущелья, теряясь в плотной сочной зелени леса.

Мужчина, тяжело дыша, ступил на дорогу… Его грудь судорожно вздымалась, рот жадно глотал свежий прохладный воздух, исходивший от ущелья. Человек был сильно измождён. Его одежда представляла жалкое зрелище: брюки почти до колен превратились в лохмотья, свисавшие грязными лоскутами. Рубашка, когда-то белая, покрылась пылью и, пропитавшись потом, загрубела, превратившись в корку грязно-серого цвета.

Человек обессилено прислонился к каменному пьедесталу, в тени, чтобы перевести дух. Он часто оглядывался назад, словно хотел убедиться, что опередил преследователя и ещё успеет добежать до цели, а кратковременная передышка поможет восстановить его иссякшие силы. Ему казалось, что все это бессмысленно. Что никуда не скрыться от Всевидящего Ока и это приводило его в отчаяние. Всё теряло смысл… Но надежда ещё жила, цеплялась как утопающий, за плывущее мимо бревно. Ещё остался один шанс, и им надо воспользоваться. Силы постепенно возвращались к нему. Он выпрямился и сделал шаг, но мышцы ног не хотели слушаться. Он сделал ещё один, заставляя себя не чувствовать боли. Постепенно походка его выровнялась и, слегка пошатываясь, человек всё уверенней пошёл по дороге. Ходьба доставляла ему много страданий – как долго он шёл, знали только ОНИ и пески.

Внезапно ему показалось, что зазвучала музыка, а затем послышалось и пение. Голос раздавался откуда-то сверху. Песня стала звучать всё отчетливей, но слов нельзя было разобрать. Прислушавшись, человек понял, что это восточное пение – длинное, монотонное как молитва.

Ускоряя шаг, он всё ближе подходил к лесу, где ему казалось, можно скрыться, затеряться среди зарослей. Вот и первые деревья. Дорога стала петлять между ними и уходить вниз по склону. Идти стало легче – прохлада леса и густая крона деревьев, не пропускавшая раскаленные солнечные лучи, дали измученному телу успокоение от жаркой пустыни.

Песня больше не звучала. А может, её и не было. Человек остановился и огляделся вокруг. Дорога всё уходила и уходила вниз. Лес становился всё гуще. Потянуло сыростью и ему стало холодно. Озноб прошёл по всему телу и захотелось тепла. Но надо торопиться.

Вдруг песня зазвучала вновь, такая же тягучая и непонятная. Но что-то изменилось. Прислушавшись, он понял: звуки постепенно наполнились смыслом и уже можно разобрать отдельные слова, которые всё также тянулись в восточной мелодии:

…и-и-иди-и-и к б-е-л-о-м-у д-о-о-о-м-у.

Н-е-да-л-е-к-о-о от у-к-а-з-а-а-т-е-е-л-я, п-р-а-а-в-о-г-о…

и песня также внезапно оборвалась. Затем певец вновь затянул её. «Арабский» – мелькнуло в мозгу, но было уже неважно. Это был тот единственный шанс, о котором предупреждал Странник. И человек побежал, не обращая внимания на хлеставшие по лицу ветки и боль в ногах. Его сердце готово было выпрыгнуть из груди и бежать впереди. Вот и указатель. Но, о, ужас! От него остался один столб, а сам указатель валялся на земле. Отчаяние вновь захлестнуло его. Не может быть, что его опередили, раздумывать нет времени. Надо успеть. Только несколько секунд хватило ему, чтобы определить направление, и он побежал вправо от дороги.

И вот среди тёмных стволов показался ослепительно белый дом с высоким забором, с мягкими линиями и округлыми углами стен. Ворота были раскрыты. Вбежав во двор человек не остановился, а бросился в распахнутые двери дома. Его лихорадило от возбуждения. Где-то в глубине дома зазвучала уже знакомая восточная мелодия.