– Х-хватит! – Дрожащим голосом проговорила та, в голосе читалась мольба.

Скажем, тот мог бы и остановиться. Даже извинился бы. Ведь если хищник продолжит изгаляться, это может и испугать жертву. Такие, как он на инстинктивном уровне чуют, что, если пережестить, потом вкусненького уже не будет. Бьюсь об заклад, он не случайно переборщил со шлёпками. Я в целом жалости не имею, так как это низкое чувство. Понимание и сочувствие – безусловно, но жалость мерзка и отвратна мне. Незачем унижать себя, что ты такой жалкий и боишься оказаться на месте желаемого, потому как бы тоже его жалеешь. Но скорее всего, глядя на кого-то страдающего, ты именно «со-жалеешь», о том, что его повстречал. Так что, стало быть, к чёрту жалость и пусть утопающий тоже себя не жалеет. Ему о другом думать надо.

Да и тёмные в целом не обязаны сочувствовать. Они вообще никому и ничем не обязаны. Но здесь во мне взыграли какие-то слишком уж нежные и противоречивые помыслы, которые я пока не был готов осмыслить и тем более остановить.

И уже стоял у их кровати, что этой ночью стала алтарём для принесения в жертву молодой и, как мне казалось, ни в чём не повинной девушки. Хотя, как сказал волк ягнёнку, прежде, чем уволочь того в лес «ты виноват лишь в том, что хочется мне кушать». Ну да, получается.

Хоть в астрально-ментальных полях кипело бурное сражение хвостов с тентаклями, девушки демонических внутренних сил и пожирания её духа гнильцом, в реальности всё выглядело обычно. И в этом смысле я делал каждого гниловоза. Они все были просто людьми, хоть и поражёнными гнилью, зачастую полуживыми, а я приглядывал за порядком и отсекал всё новые головы этой вонючей гидры. Да, в самих источниках головы гидры от такого только множились, и я допускал, что в самом деле, зачищая город от гнилых людей, я делал его всё более лакомым кусочком для всё новых гниловозов. Но что делать, если всё самое стрёмное так и тянется в столь уютные и красивые местечки? Кому романс души, кому целая поляна свежих вкусных умов.

Не дожидаясь, пока меня заметят, выныривая прямо из потёмок, что царили в комнате, я схватил парня обеими руками и швырнул в стену. К ней тот и прилип. Чтобы не смотреть на его причиндалы даже краем глаза, я усилием воли и тьмы заставил скомканное на краю кровати одеяло прилепиться к самому гниловозу. Голова его осталась открытой. Уже на стене моя жертва было начала вопить, но чёрное тонкое нечто, одно из множества щупалец тьмы, ткнулось человеку прямо в висок, и он отрубился.

Можно было бы сказать, что человек умер, но сказать так – значит быть неточным, мёртвые не умирают. Гниловоз есть гниловоз. Это уже не человек, а какая-то вредоносная херабора. Проверочное слово «похерить». Глагол, чаще в прошедшем времени, синоним к слову «губить», если ничего не напутал. Сам не устоял, смертный, поддался, а низшие сущности этого мира очень прожорливые, вот и всё, и в дамки. И правда, первыми появляются маленькие паразиты, и только потом что-то сложнее. Демонов натуральных и не встретишь, зато гнилых – пожалуйста!

А Красновласка, как я её про себя назвал, тем временем выглядела не менее ошарашенно. Почуяв неладное, сменив позу с коленно-локтевой и неуклюже плюхнувшись на бок, та уставилась на меня. Красивая, растрёпанная, пылающая жаром, в полумраке та была похожа на самый сладкий из грехов. Или так показалось? Красновласка просто прожигала меня взглядом. Повисло тупое молчание. Ещё раз бросив взгляд на своего бойфренда, как бы распластанного на стене над полом в паре метров от кровати, та поймала мой изучающий взгляд, сделала недовольное лицо, которое что-то совсем уже не выражало испуга, села, и, подтянув к себе простынь, прикрылась ею.