Так и остался Генрих Крамер у доминиканцев и не монахом, и не вольнонаёмным, а так, терциарием27, вольным послушником, продающим индульгенции и выполняющим другие идущие на пользу ордену поручения. Будучи прилежным учеником, Генрих мечтал передавать свои знания будущим поколениям и не раз подавал прошения о назначении его младшим преподавателем теологии в латинскую школу. Преподавателей не хватало, и ему вначале охотно давали часы и в латинской и в воскресной школах. Однако, по какой-то неизвестной Крамеру причине, уроков становилось все меньше и меньше.

Сдав брату–келарю28 опечатанную печатью приора29 деревянную сумму для сбора оплаты за индульгенции, Генрих прошел мимо приятно пахнущей предобеденными ароматами столовой. Пост закончился, и хотя монахов особо не баловали кулинарными изысками, на кашу со шкварками, а то и на колбаски, можно было рассчитывать. На второй, лекционный этаж латинской школы, вела широкая лестница из холла главного входа. На третий этаж, где находились помещения живущих при школе монахов, преподавателей и послушников нужно было подниматься по узкой каменной лестнице, освещаемой бойницами в стене. Генрих хотел ещё поваляться часок на жёсткой скамье кельи перед ноной30. Мечтам сбыться было не суждено. Как раз в тот момент, когда продавец индульгенций снял серый шаперон31 с пелериной (погода стояла еще довольно прохладная) и остался в рясе, в келью без стука ворвался брат Николас:

– Брат Генрих! Тебя срочно вызывает отец Фарамонт, – выпалил он не утруждая себя приветствием. Потом повел носом, – ну у тебя и воняет. Поторопись, приор уже два раза тобой интересовался, – добавил Николас, закрывая за собой дверь и удаляясь быстрым шагом.

Брат Николас, молодой монах, ещё недавно бывший служкой в церкви, перешёл в Орден Святого Доминика. Обучался в школе вместе со всеми, но при любом удобном случае старался попасть на глаза местному приору Ордена – отцу Фарамонту. За мелкую мзду и подхалимаж выпрашивал у брата – келаря работу в кабинете преподобного начальства. Не гнушался никакими поручениями. Убирал, прислуживал за столом, готовил компрессы для больных суставов приора. Занимался и более интеллектуальной работой: переписывал тексты, составлял под диктовку документы. Так как мальчик был грамотный и аккуратный, вскоре Николас стал незаменим и приобрел статус секретаря приората. Пользуясь покровительством отца Фарамонта, к остальной братии секретарь относился как к сословию низшему, подчинённому. Разговаривал грубо, свысока. Двигался быстро, показывая, как у него много дел и мало времени. В подтверждение этому в руках секретаря постоянно был какой-нибудь свиток. Создавалось впечатление, что к тебе он забежал по пути, выполняя более важное по сравнению с тобой задание.

Делать было нечего. Кряхтя как старый дед, Генрих размотал обмотки с замёрзших ног. В кельях окна были узкие и не застекленные. На зиму их просто закрывали специальной деревянной вставкой. Приходилось выбирать, или свет, или тепло. Монах встал на табурет и попытался вывесить грязные обмотки за окно, прижав заслонкой, но нога соскользнула. Тряпки сверглись вниз снаружи, Генрих с табурета – внутри, подобно падшему ангелу. Такое высокое сравнение пришло мужчине в голову уже во время полёта. «Наверное, Вельзевул тоже вонял, когда падал, – пришла в голову не достойная служителя веры мысль, – за то и сбросили». Поднявшись с пола, Генрих ополоснул грязную ногу и испачканный табурет водой из кувшина, снова завязал тесемки сандалий. Ходить в башмаках по городу не позволял дух святого Доминика, исповедавшего отречение от земных удобств, а совсем в одних сандалиях было очень холодно. Вообще-то, как считал Генрих, самоотречение было более присуще духу святого Франциска, но приор считал, что и для доминиканцев оно, самоотречение, будет не лишним.