– Но не мог я такого придурка просто так пустить тайгой к людям выходить, – рассказывал Виталий об этом впоследствии, прихлёбывая чай в заново построенной избушке. – Он бы сгинул буквально на первых метрах, а я потом перед замдиректора отвечай! Так-то, конечно, такому хмырю сдохнуть – никакого ущерба для общества. Но отвечать придётся. Так что хрен с ним, пришлось выводить его к перевалу. И то потом весь сезон мучился – вышел он в конце концов на трассу или заблукал в трёх лиственницах…

Возле сгоревшего зимовья Рюмин соорудил что-то вроде палатки: связал каркас по типу козел из пяти шестов, обтянул его брезентом, а внутри установил печку, которую выковырял из пожарища. На пол импровизированной палатки он наломал полуметровый слой тонких лиственничных веток, получился упругий и очень приятно пахнущий матрас – этому способу обустройства ночлега он научился у тех же бродячих эвенов. Поэтому уже через день после возвращения с перевала Рюмин смог почти всё внимание уделять промыслу.

– По сравнению с тем, что могло бы случиться, ущерб был минимален. По сути, сгорели только изба, спальные принадлежности, карабин и запас патронов. Самый важный предмет в тайге, бензопилу, Бабцев ухитрился снова заклинить в одном из деревьев неподалёку, такая же судьба постигла двуручную пилу и ножовку, топоры в момент взрыва находились под рукой на улице, посуду немытую парень, опасаясь моего скорого прихода, собрал в кучу и вытащил на улицу. Спальный мешок и запасной матрас у меня вместе с брезентом лежали на лабазе, там же, где лыжи, – слава богу, глубокого снега ещё не выпало. В общем, даже и выпало бы – я б лыжи себе сделал из сухой чозении, дело-то не очень хитрое, но всё время, время, понимаешь…

– Не холодно было в палатке?

– Ну, в палатке никогда тепло не бывает. Топишь печку – жарко, через пять минут как перестало гореть – дубак такой же, как на улице. Брезент тепла не держит. Особенно первое время тяжело было, пока снег не выпал.

Зато пока снега не было, по путикам легко ходить было. Соболь шёл в ту осень хорошо, лучше, чем обычно, я ещё и из-за этого в тайге остался.

В середине декабря начал выпадать то ли долгожданный, то ли не очень долгожданный снег. В эти дни Рюмин с остервенением валил лес на дрова и на намечавшуюся по окончании сезона стройку.

– Надо было и о следующем сезоне думать. Мне проще было на весну остаться, новую избу построить, чем летом заезжать или в начале следующего промысла время тратить. А дрова – дрова всегда нужны…

За четыре дня снегопадов Рюмин свалил перед палаткой гору дров едва ли не выше своего временного жилища. Максима «дров много не бывает» насквозь въелась в сознание лесного жителя.

– Снег вымороженный шёл, – говорил мне Рюмин, словно оправдываясь, – потому, хоть и выглядишь во время работы, как снеговик, перед палаткой отряхнулся, печку пожарил полчаса – и снова сухой и тёплый.

После снегопадов наступила самая тяжёлая пора промысла: надо было очистить капканы от снега, часть переставить, изучить звериные переходы, понять, где ловить соболя «под след».

Хорошо ещё, часть патронов к мелкокалиберной винтовке лежала в лабазе. Поэтому Рюмин по дороге стрелял на приманку кедровку, рябчиков, глухаря и белку – на ту же сдачу для государственной надобности.

Новый год прошёл в тайге как обычно, он совершенно ничем не отличался от других дней. С утра – волевое решение вылезти из спального мешка на уличной крепости мороз, марш-бросок к печке, разжигание огня под аккомпанемент клацанья зубами, затем очередное затаивание в мешке, сладкая дремота, из которой выводит лишь пение закипевшего чайника. Потом – тщательный разбор одежды, проверка нескольких капканов, которые всегда «на всякий случай» запрятаны в рюкзак. Плотный завтрак – крепкий сладкий чёрный чай и куропаточья шурпа с рисом. Завтракает промысловик всегда очень плотно, потому что трудно сказать, когда доведётся пообедать и, пуще того, поужинать. В обычное время Рюмин долгими зимними вечерами лепил пельмени из сохатиного мяса, замораживал их и брал с собой в дорогу мешочек. В середине дня, остановясь для чаёвки, он высыпал пельмени в котелок и с наслаждением обедал, сидя где-нибудь на лиственничном корне. Но увы, карабин в этом году сгорел в избушке, сохатого добыть не удалось, вот и приходилось пробавляться мелкой птичностью да таскать с собой по путикам мясные консервы, приберегавшиеся на такой вот крайний случай.