– Собрание – с презрением выговорила Катрина – жалкая кучка выживших из ума стариков, которым, разумеется, проще обвинять, чем даже попытаться найти виновного. Возможно, Вилле Гот чересчур уж оригинален, ему свойственны безумные поступки, и даже некая жестокость. Но быть настолько бессердечным, быть столь ужасным монстром, он просто не может…

– Дело усугубилось и от того, что Вилле дал волю своим эмоциям, в частности, гневу. Он бесстрашно обвинил князя в «клевете», а собрание обозвал «сборищем старых дураков». Не мудрено, что князь рассвирепел и поклялся уничтожить Гота, особенно с учетом того, что охотники требовали выдать им убийцу, иначе не миновать войны. Вот тут как раз и вмешался Джексон: он всячески пытался договориться с князем, предлагал ему золото, драгоценности, кровь, даже свою жизнь – но все оказалось бесполезным; князь Фредерик Уроданс был неумолим. Уже отчаявшись спасти брата, Джексон сказал, что сделает все, что угодно…

Именно тогда мышеловка захлопнулась, и Джексон попал в гениально расставленную ловушку. Князь ухмыльнулся и потребовал, чтобы братья даже дорогу забыли к нашему замку.

Поэтому Джексон и покинул тебя, Мина, иначе его брат был бы мертв. В итоге охотникам выдали какого-то бедолагу, совершенно непричастного к убийствам, обычного вампира. Его повесили на главной площади города сразу же на следующий вечер, а затем обезглавили. Узнав, что князь освободил Вилле Гота, собрание пришло в негодование и восстало против главы: гордым вампирам трудно было признать свою неправоту. Сумев утихомирить разъяренную знать, Уроданс получил бесценный урок и сейчас стремится во всем прислушиваться к мнению собрания…

Катрина закончила свое повествование, а сестры слушали девушку внимательно, ожидая продолжения, ни разу не перебив ее, особенно внимала каждому слову Вильгельмина. В глазах младшей из сестер присутствовал страх, сердце ее бешено стучало в груди. Непробудившуюся сжимали стыд и раскаяние: она столько лет обвиняла Джексона, а тот, оказывается, был невиновен: на его месте она поступила бы также.

– Теперь, когда ты знаешь всю правду, сама решишь, как поступить. В любом случае, не стоит бояться ошибок, главное – быть готовым расплачиваться за них – тут Катрина взглянула на настенные часы – Уже слишком поздно, тебе давно пора отдыхать, а нам с Сарой – охотиться.

Вильгельмина расстроено опустила голову – ей так сильно хотелось еще поговорить с сестрами, но она понимала: Катрина права, как всегда.

Девушка распрощалась с сестрами и поднялась по винтовой лестнице на верхний этаж, в свою комнату. Комната ее была небольшой, впрочем, как и весь их замок, который больше походил на многоэтажный дом. Как ни странно, вампиры не употребляли в разговорах слово «Особняк», хотя уже давно практически все замки были разрушены еще в первой, всепоглощающей войне…

Мебели тоже было немного, но все было обставлено изящно и со вкусом, что делало комнату вполне себе уютной – в этом явно была заслуга Катрины. Напротив двери, заслоняя чуть ли не единственное окно, стоял книжный шкаф внушительных размеров. В нем хранились роскошные старинные книги, в том числе, и книги Д.Л. Эту многочисленную коллекцию старинных изданий, которая была тщательно переведена на общий язык, единственный оставшийся язык, собрал ее дед, отец Элларии.

Шкаф занимал практически всю стену, и лишь в левом углу стояло небольшое кожаное кресло, над которым висело два женских портрета. На первом портрете была изображена юная девушка, мать Вильгельмины и Сары – Эллария Нордриген, как раз в восемнадцатилетнем возрасте. На втором холсте – тетя Мины и мать Катрины – Селеста Нордриген – Зонтаг. Портрет ее был написан уже после пробуждения; в глазах изображенной женщины были невыразимая печаль и как будто разочарование в жизни…