Тут Грево заметил на одной из подушек мертвый цветок. Мертвый во всех смыслах: лишь искусственный стебель из точеного дерева, без листьев и лепестков. Они лежали тут же, на полу, изорванные в мелкие клочки, в конфетти. Сидя здесь, готовясь к своему страшному делу, чудовище нервничало.

У него наверняка тонкие пальцы, руки не привыкли к грубой работе и имеют высокую чувствительность. Слишком уж ровные и мелкие «конфетти» получились.

Физически сильный, явно не старый мужчина, явно житель Верхнего города, на сторонний взгляд, наверняка, интеллигентный и спокойный.

Итак, неплохо для наброска…

Разобравшись со следами чудовища, Грево приступил к следам Ирины. Для чего девушке с ее увлечениями служила эта комната, догадался бы и последний рабочий, не видавший в своей жизни ничего, кроме общежития и угольной печи. Но ведь это было и ее скрытое убежище…

В комодике, помимо запасов ликера, шоколада и кокаина, нашлись деньги и три пачки писем. В одной были письма от самых разных мужчин, поклонников княжны, во второй – письма от подруг, в которых те делились с ней подробностями своей приватной жизни. В этой пачке в основном встречались имена Кэролайн Вуд, молодой вдовы, и Анны Честер – совсем юной девицы, лишь недавно начавшей выходить в свет.

Однако наиболее любопытной Грево показалась третья – самая тонкая пачка. То было несколько коротких признаний в любви, напечатанных на машинке.

«Вы знаете, кто я…» – так начиналось каждое из них.

– Не следует ли нам сообщить полиции о том, что нашли? – спросил Николай, топтавшийся на месте и лишь наблюдавший за детективом. Присесть куда-либо он не решался.

– Разумеется, я сообщу, – заверил его Грево. – Когда зайду побеседовать с господином Лефроем. Скажите, господин Дурново, вы отправитесь ночевать домой или останетесь в этом доме?

– Останусь здесь. Мне уже приготовили комнату.

– Замечательно. Тогда, пожалуйста, позвоните мне завтра, когда господа Гагарины будут в состоянии побеседовать со мной.

– Да! Непременно.

– Благодарю, мсье. Я оставлю свой номер. Если не застанете меня дома, скажите моей квартирной хозяйке, что это вы – она сумеет меня найти. У нее восхитительный талант – находить меня, где бы я ни был…

Проводив детектива со всеми его находками, Николай вернулся в гостиную к недопитому коньяку, при виде которого теперь испытал легкую дурноту.

Но едва Николай опустился в кресло, как вошел доктор семейства Гагариных. Невысокого роста, уже лысеющий, хотя не старый еще человек. Почти во всех, кто его знал, он вызвал неизменное чувство приязни.

– Прошу прощения, что беспокою, – мягко заговорил он, – но я только теперь счел возможным оставить Марию одну.

– Она спит?

– Да, я сделал ей еще один укол успокоительного.

– А Дмитрий Аполлонович?

– Здоровье и его, и супруги теперь вне опасности. Они должны проспать до утра, – доктор замялся, тревожно подбирая слова. – Мне очень жаль, что так вышло… Прошу, примите мои искренние соболезнования. Я знаю, что вы уже практически член семьи…

– Спасибо, доктор Бейкер, – искренне поблагодарил Николай.

Доктор кивнул, пряча глаза, но все же решился тактично поправить:

– Беккер.

Николай нахмурился.

– Беккер… Где еще я мог о вас слышать?

Доктор нерешительно улыбнулся.

– Вы вряд ли вращаетесь в медицинских кругах. Думаю, вам вспомнился мой приемный сын – вы встретили его на окраине Нижнего города. Чарли – помните?

– Помню! Очень милый юноша. Удивительно, как тесен мир.

– Особенно, если этот мир состоит из одного города, пусть даже и очень большого. Но я вас, пожалуй, теперь оставлю.

– Разумеется, доктор. Всего доброго. И передавайте мой привет Чарли.