Так однажды она спряталась под столом в тронном зале во время заседания совета. Возбуждённые эльфы обсуждали новые налоги, доказывая Элиону их необходимость. Элеоноре же не нравилось, что они то и дело повышали голос и перебивали короля. Она стала ползать между их ногами и привязывать края плащей самых голосистых спорщиков к ножкам их стульев. По окончанию собрания добрая половина членов совета никак не могли встать из-за стола, удерживаемые за шеи крепкой хваткой прочной материи. Эли тихонько хихикала под неодобрительным, но всё же озорным, взглядом короля. В своё оправдание она сказала, что «их тон ей не понравился», с чем Элион не мог не согласится. В другой же раз сам король стал её случайной жертвой. Эли сидела в его кабинете, старательно вырезая из цветных лоскутков звёзды, чтобы украсить дворец ко дню рождения Элиона. Он не стал её беспокоить, наблюдая, с каким воодушевлением и усердием она отдаётся своей новой затее. Король спешил на смотр своей личной гвардии, что проходил на площади перед дворцом, и уже немного опаздывал. Он схватил со спинки стула свой плащ и вышел из комнаты. Лишь тогда, когда он заметил, что некоторые из его воинов с трудом сдерживают улыбку, провожая его взглядом, король заподозрил что-то неладное. Ему помог разобраться генерал Гриэр. Тот с добродушной усмешкой заметил, что новый крой его плаща, пожалуй, не слишком соответствует принятой форме одежды для подобных военных мероприятий и не добавляет королю ни важности, ни строгости. Элион снял плащ и с удивлением обнаружил, что в самом его центре зияет огромная дыра в форме звезды. Кинув его перед Элеонорой на стол, эльф едва сдерживал свой гнев. Она выставила его на посмешище перед десятками солдат, да ещё и перед генералом. Девочка виновато опустила глаза.

– Зачем ты это сделала, Эли? – возмутился король.

– И меня не было ничего зелёного, – пробормотала та, краснея. – А звёздочки должны быть цветными. Праздник же.

Элион растерянно смотрел на Элеонору, не зная, как себя повести. Ругать её ему вдруг расхотелось. Он покачал головой, усмехнулся и вышел из комнаты. С тех пор он никогда не осуждал и не наказывал Эли за её проделки. Ведь она всегда хотела, как лучше, пусть иногда это и оборачивалось катастрофой. Но разве ж это беда, что она сожгла несколько книг в его библиотеке, пока пыталась поддержать догоравший огонь в камине? Ведь за окном лил непроглядный дождь, а Элион вернулся из города совсем продрогший и насквозь мокрый. Элеонора с важным видом объяснила, что ему непременно нужно было согреться, ведь её мама говорила, что так и заболеть недолго. И что с того, что она случайно залила чернилами все документы на его столе? Она всего лишь писала указ о том, что королю положен выходной, хотя бы раз в месяц, чтобы он тоже мог спать до обеда, есть печенье Митиль и играть.

– Ты ведь всё последнее время занят, даже передохнуть некогда, – объяснила ему Эли. – Я же не виновата, что чернила сами всё кругом закапали. Я пыталась всё прибрать, честно! – Девочка закивала головой и посмотрела на недовольно хмурившегося короля. – Но я нечаянно задела локтем чернильницу, и вот… Кажется, я только всё размазала.

Элеонора стыдливо опустила глаза. Элион же строго заметил, что ей не дозволено издавать какие-либо указы или распоряжения.

– Как, и указы тоже нельзя писать? – неподдельно удивилась девочка. – Совсем нельзя, ни разочка?

Элеонора не могла понять того сдержанного возмущения, что читала в глазах Элиона в такие моменты. Неужели он не видит, что она для него старается? Король, конечно же, видел, и оттого молчал. Он никогда не наказывал и не ругал её, но порой его молчаливое осуждение было самой жестокой пыткой для маленькой девочки. Элион мог не говорить с ней целый день, мог исчезнуть из виду, если она позволяла себе произносить недостойные его слуха глупости, мог часами, не отрываясь, сверлить её строгим взглядом, так, что холодело в желудке. Он не повышал голоса, но та сухость, с которой он мог обращаться к Элеоноре в минуты их редких ссор, была для неё непереносимой. Каждая размолвка с королём причиняла ей мучительную душевную боль, и она нередко первая подходила к Элиону и, забравшись к нему на колени, тихонечко говорила: «Ани апсенэ!», что означало «Прости меня». Король награждал её суровым взглядом, но затем его тонкие губы расплывались в улыбке. Когда Элеонора говорила на эльфийском, он не мог продолжать на неё злиться. Эли же просто боготворила его.