– Могу, – прохрипел тот, закуривая. – Но не хочу. Ты идешь? – спросил.

– Куда? – вздохнула Светлана обреченно.

– В кабак, конечно.

– Нет, – покачала головой Светлана тоскливо.

– Как хочешь, – сказал Колюня. – Тогда я пошел.

Он чмокнул девушку в лобик и, не оглядываясь, зашагал вверх по улице.

Колюня направился в сторону Площади Победы в бар «Океан», который Егор окрестил тошниловкой. Он появился там однажды, забрать пьяного друга, сладко спавшего на разбитом после драки столе, с размазанной по лицу чужой кровью. Почему-то разбить в кровь лицо Колюне никто не мог. Фингалы ставили, а вот кровь пустить не получалось. Колюне нравилось в этом заведении. Бармены с ним здоровались за руку и никогда не обижались за беспорядки, устраиваемые им, потому что за причиненный ущерб он в два раза переплачивал. Откуда деньги, никто не знал, а сам Колюня отшучивался, что, мол, наследство родственник из Америки оставил.

Как обычно, появлению Колюни в баре обрадовались, особенно три человека за одним из столиков. Это были молодые поэты, с которыми Колюня часто выпивал, любил пообщаться, но никогда не помнил (парадокс) их имен и каждый раз знакомился заново.

Поэты пригласили его за свой столик и возбужденно, перебивая друг друга, стали рассказывать, показывая пальцами и взглядами на соседний столик, из чего понятно было только одно: одних молодых людей обидели другие молодые люди.

– И чего вы хотите? – спросил Колюня.

– Ничего, – ответил один, с реденькой бородкой-пушком, – впечатлениями делимся.

– Ты бы не со мной, – прохрипел Колюня, выпив залпом налитые ему сто грамм вторым, широкоплечим, лысоватым немного для своих юных лет, – а с ними ими поделился.

– Мы хотели, – сказал третий, одетый, как тинэйджер, но на вид самый старший из троих, протирая платочком запотевшие очки.

– Мы хотели, – дразня, повторил Колюня и повернулся лицом к соседнему столику, за которым сидели четверо спортивных парней и девушка. – Налей еще, – сказал, обращаясь к собутыльникам.

В том, что поэтов обидели незаслуженно, было понятно, но Колюня решил разобраться, а заодно убедить обидчиков в неправоте и извиниться. Еще раз остаграммившись, он подсел к ним.

Колюня только собирался заговорить, едва удерживая ускользающую мысль о том, с чего начать, как был отправлен сильным ударом в челюсть вместе со стулом, на котором сидел, на пол. Девушка в восторге захлопала в ладоши и весело засмеялась. Колюня встряхнул головой, живо поднялся, схватил за загривок ударившего его и смачно приложил лицом о стол, при этом подмигнув девушке. Та застыла с открытым ртом, рука с вилкой и с насаженным на вилку пельменем остановилась на полпути. Пострадавший взвыл от боли, размазывая кровь по лицу и держась за нос, словно проверял, на месте ли тот, растерявшись от неожиданности. Не дожидаясь, пока трое остальных накинутся, Колюня вспрыгнул на стол и окончательно обезвредил первого ударом ноги в висок. Парень с тихим стоном вместе со стулом опрокинулся на пол и затих. Колюня намеревался таким же образом разделаться еще с одним противником, как минимум, но вдруг почувствовал дикую боль чуть ниже колена, заставившую его упасть спиной навзничь на стол и встретиться с торжествующим взглядом девушки. Это она воткнула ему в ногу вилку. Тут же двое парней из оставшихся троих прижали его руки к столу, третий принялся наносить удары по корпусу и по лицу. Однако ноги Колюни были свободными, чем он и поспешил воспользоваться. Тот, кто наносил с таким усердием удары, отлетел в сторону и, падая, зацепился за соседний столик, опрокидывая руками все, что на нем находилось. Те, кто сидели за столиком, долго не думая, подняли парня за шиворот и выволокли на улицу. Оставшиеся двое пытались удержать Колюню, веля девушке, чтобы та сняла туфлю и каблуком выколола глаза «мудаку». Колюня же «мудаком» себя не считал и поэтому обиделся. Разведя ноги в стороны (растяжка у Колюни была отменной, и на любой шпагат он садился не только на полу), словно змей, опустил на шеи удерживавших его. Парни отпустили руки Колюни и вцепились в его ноги, сдавливающие их шеи. Освободившимися руками Колюня столкнул обидчиков лбами и отпустил обмякшие тела, девушку прижал за горло к стене и, продолжая сдавливать, сплюнул кровь с разбитой губы и прохрипел: