– Дождь закончился, – произнесла Элла Августовна, выглянув в окно.

– Я пойду тогда… – сказала Ева.

– Все же я тебя отвезу, – настоял Аркадий Петрович, по какой-то непонятной причине перейдя на «ты». Раньше он никогда не позволял себе этого, но Ева никак не отреагировала. Возможно, она все время считала, что Аркадий Петрович давно должен был перестать ей выкать. В сложившейся ситуации он еще больше почувствовал, как дорога ему девушка.

Взяв Еву за руку, как маленькую, Аркадий Петрович направился к выходу. Она не сопротивлялась, покорно села в машину, откинулась на спинку сиденья, закрыла глаза. Аркадий Петрович включил музыку, но тут же выключил. Молча они ехали по городу, приходившему в себя после недавней стихии.

– Ты бы не молчала, – заговорил вдруг Аркадий Петрович. – Тяжело ведь в себе держать негатив, по себе знаю.

– А что говорить? – не открывая глаз, спросила Ева, и добавила: – Я ничего не помню. До вскрика. Глупо, наверное, выглядела?

– Ничего, – произнес Аркадий Петрович, – нормально. Первый блин всегда комом.

– Аркадий Петрович, – открыла Ева глаза, подвинулась ближе к издателю и положила голову ему на плечо, – я ничего такого не разболтала?

– Ничего такого, – успокоил Аркадий Петрович, улыбнувшись.

– Честно-честно? – переспросила Ева.

– Честно-честно, – подтвердил Аркадий Петрович.

– Это хорошо, – прошептала девушка.

Она снова закрыла глаза, еще сильнее прижалась к плечу Аркадия Петровича, словно искала защиты. Издатель нежно погладил ее по волосам, потом обнял за плечи одной рукой.

– Так хорошо, – прошептала Ева. – Почему вы не мой папа?

Ответить Аркадий Петрович не успел, да и стоило ли?

Зазвонил телефон в сумочке Евы. Девушка взяла мобильный, приложила к уху.

– Да, Егор! – сказала она.

Егор Савинич – высокий атлет с перебитым носом и типично славянским лицом – выходил на крыльцо здания филологического факультета после последней практической в сопровождении друга, Николая Кулакевича, или, попросту, Колюни, прижимая телефон к уху. Он почти ничего не слышал из того, что говорила ему любимая девушка, из-за невообразимого шума и гама студенческой братии, вываливающейся из храма науки на улицу.

– Ничего не слышу! – пожаловался Егор Колюне, который прикуривал от зажженной спички неизменную сигарету без фильтра. – Что? – уже в мобильный спросил он. – Не слышу! Повтори, пожалуйста! У нас тут просто занятия закончились, поэтому очень шумно. Ты не передумала?… Вот что, давай я буду говорить, а ты слушать, хорошо? Я спросил, ты не передумала, насчет завтра? Мы собирались компанией за город, на природу? Колюня будет обязательно, без него никак, девчонки какие-то, сам не знаю еще какие, ну, парни наши из группы, ты их знаешь. Так договорились? Ты поедешь? Точно?… Отлично! Я тебе еще позвоню, ближе к ночи. Ну пока. Целую.

Егор отключил телефон и бросил его в спортивную сумку, перекинутую через плечо.

– Все в порядке, – сообщил другу. – Да не дыми ты на меня! – замахал руками, разгоняя сигаретный сизый дым.

– Я на тебя не дымлю, – прохрипел Колюня. – Это ветер.

– Где ты ветер увидел? – не сдавался Егор. – Ни один листок на дереве не шелохнулся еще ни разу!..

– Ну и что. Ветер же невидимый, – парировал Колюня, – поэтому мы его и не видим, но он есть, потому что я дымлю в одну сторону, а дым все равно поворачивает в твою. Сам по себе, согласись, он повернуть не может, потому что кто-то его по-любому поворачивает. И этот кто-то ветер, понял?

– Да иди ты! – отмахнулся Егор.

Колюня заразительно засмеялся. Егор тоже улыбнулся.

– Чё ты ржешь? – улыбаясь, все еще злился по-доброму Егор.